Сковать последнее звено - 13

[forgotten-pages]

Честно принесла дальнейшую проду...

Бета: пока нет, но будет
Категории: слэш
Жанр: драма
Пейринги: Леголас/Гимли
Рейтинг: пока PG-13, там видно будет
Размер: миди
Предупреждения: однополые отношения, POV Гимли.
Содержание: повествование начинается с того момента, когда Арагорн, Леголас и Гимли встречаются с ристанийскими конниками Эомера и на данных им лошадях продолжают поиск Мерри и Пина.
Статус: в работе
Дисклеймер: Omnia mea mecum porto, все свое, чужого не беру, выгоды не ищу.

Хельмова Падь. Пещеры. Фангорн.

Гимли чуть от смеха не помер, глядя, как эльф изготавливается идти в пещеры. К смертной рати так не готовился, как к тому чтобы под землю на два дня спустится. Да оно и понятно – это для потомка Дарина под землей и кров, и свет, а для эльфа лесного темень и ужас. Однако же выступили. И почему-то Гимли приятно было видеть, что на месте эльфийского принца снова оказался его спутник по битвам. Ибо в Минас-Тирите, да в Эдорасе ходил тот как пристало, в эльфийском плаще да с легкой короной на волосах. Так и неприлично перед Владыками-то лоснящимися портами сверкать, да шитой-перешитой рубахой, как в походе. Гимли же кольчугу верную не сменил ни на что – начистил до блеска, да в сундуках порылся, вытянул рубаху с портами по мерке, и тому был рад. Богаты гномы, но не след хвастать богатствами, когда славу в бою себе выковал – тогда и смотреть будут не сколько у тебя камней в рукоять вделано, а сколько голов навершие той рукояти с плеч сняло.

Леголас лук верный не забыл, и клинок за плечом просматривался. Тащил еще в руках корзину, мол, угостить славного проводника в благодарность, ибо тот любит почревоугодничать. Сие-то правда, конечно, да только себя эльф незаслуженно позабыл. Гномы в облаках не витают и росой не питаются – поход там, не поход, зло-добро, на сытое брюхо всегда повоевать веселее будет. Однако же не мог сын Глоина припомнить, чтоб Леголас бежал когда-нибудь простецкой трапезы у костра. Хотел было сказать, что мол, подумать можно, тот созерцанием чаек только и питается, но пораскинул мозгами, да и не стал.

Спустились через памятный Гимли проем, запалили факелы, да и повел он спутника своего. Сначала приметы боя указывал – где они орков полетать отправили, да где какие позиции выставили, да как сражались. Потом глубже завел, и открылись чертоги дивные, взлетающие вверх прозрачными стрелами, переливчатые стены, и нежный говор подземных струй. Долго шли они из одного зала в другой, и умолкли оба, ибо внимать чуду иначе не получалось. Красновато-белые своды сменились голубоватыми, а от голубоватых перешли в чертог, полный будто бы весенней яркой листвы. Сплетались на стенах берилловые узоры, шелестела вода, и Гимли остановился – специально, заранее ведь рассчитал, куда приведет остроухого, чтобы уже окончательно тот понял, что такое чудеса подземные. Остановились под сводом, там где чудилось в выси еле заметное сияние, и Гимли затушил факел.

Леголас, вздрогнувший от внезапной тьмы, привычно сжал пальцами плечо, и голос эльфа бы неуверен:

- Гимли? Что случилось с факелом?
- Погоди, - тихо ответил гном. - Погоди и увидишь.

Ибо еще тот раз по току воздуха понял, что будет вверху проем, а пока пировали, да тризну справляли, не поленился по горам, да пещерам полазить, нужную дыру найти, и расчистить от травы да коряг. Ждал гном, пока упадет отвесный полуденный луч... ждал, но сам не ведал, что будет, да как. Верил в красоту подземную, и у самого дух захватывало.

Медленно-медленно кралось пятно света вниз по стене – будто зверь, красивый, но пугливый. Вспыхивали короткие зеленые радуги, рассыпались искры и снова гасли.

Замерев стояли эльф и гном. Ждали.

И упал свет на водную гладь, и украсилась в один миг вся пещера зелеными вспышками, и казалось им, будто стоят они в лесу, среди кружащихся листьев, и каждый из них по-своему зелен, и радуется свету, как во дни творения. Бесконечные плетения ветвей – мраморных прожилок – удерживали мириады зеленых огней, и свод сиял, и сияние было живым, оно переливалось и двигалось, как водная гладь, в которую оно смотрелось. А в ней отражалось оно золотом, ибо устлано было подземное русло золотистым кварцем, и каждый излом его играл своей гранью.

Отражалось сияние в глазах эльфа, и смотрел Гимли на своего друга, и видел, что восторг того неописуем, и радовался сам.

Все реже вспыхивало сияние бериллов, будто кончался невиданный танец, и снова свет, уменьшаясь, карабкался по стене – это солнце уходило с зенита, и дивный чертог погружался в свой волшебный сон. И Леголас вспомнил, что бессмертным тоже надо дышать.
- Пойдем... – сказал он шепотом.

Правда, и гному тоже казалось кощунством оставаться здесь. Умом подземельщика понимал, что бывает это здесь каждый день, однако казалось ему, что явлено это чудо было только один раз и только для них.

- Мне кажется, - все также тихо сказал Леголас, - что видел я дивный час. Когда свет Кулуриэн угасает и нарождается свет Нинквелоте, великих Древ Валинора...

Гимли отмолчался, как водится, не очень-то поняв о чем эльф толкует. Однако же и ему не хотелось шутить. Пора было сесть, перекусить и устроить привал, да и ночлеге подумать. Вовзвращаться наружу не имело смысла, он обещал эльфу показать заводи подземной реки и дивные ажурные балконы над стремительными руслами и стоячими озерами, отражающими неподвижный блеск самоцветов. Сказал только:

- Как бы мало времени ни было у нас, я отвел бы тебя сюда...

И вместо ответа эльф сжал ему руку.

Нашлось и укромное местечко, почти комната с серо-белыми стенами и мягким песком. Не совсем темно даже было здесь, высоко наверху были скрытые ходы на поверхность, дул в сероватом сумраке свежий ветерок, журчал неподалеку один из ручейков. Вода в подземной реке была вкуснейшая, но ледяная до зубовного нытья. Вскоре задымил, затрещал костер, потому как гном догадался насобирать старых коряг да кусков сланца, а в воде кипела похлебка из кой-каких овощей, что нашлись в эльфийской корзине. Могли бы обойтись и без варева, - захватил с собой Леголас холодных кур и достаточно всего прочего, однако вечерять лучше всегда с костром, даже в пещерах.

Лежали на любимых лориэнских плащах, ели не спеша, глядели в огонь. Леголас торжественно извлек два кубка и несколько бутылей. Сказал – лихолесское, лучшее, посольством привезенное для королевской свадьбы. Сберег, мол, на особый случай. Разлили, посмаковали, еще помолчали... Потом любопытство таки взяло верх – спросил Гимли, о каких таких древах толковал эльф?

Леголас подлил ему вина, сел поудобнее, подпер голову рукой, и понял Гимли, что будет ему сейчас длинный эльфийский рассказ. Даже пожалел малодушно, что вопрошать надумал. Однако ж делать нечего, пришлось слушать. Он прихлебывал удивительное вино, вроде и на воду похоже, и на росу, и вообще ни на что не похоже, а голос эльфа все звучал и звучал. Тогда сын Глоина закрыл глаза, и представилась ему песнь Йаванны и ростки дерев, окаймленные серебром и золотом.

Сморгнул, потряс головой, и снова были перед ним стены пещеры, переплетения камня, привычный и знакомый до кончиков длинных волос Леголас. Отпил вина, хотел было уже сказать, что пора бы и прикорнуть, а то видения уже в башку вон лезут, но глаза эльфа вновь загорались, и представали картины невиданные, славные деяния прошлого. Говорил эльф про Валинор, про тьму и свет, про укротителя Оромэ и деву Элберет, владычицу звезд.

И-за вина ли эльфийского или еще из-за чего, но мешалось все в голове, мнилось, будто лежит он под звездным небом, и шелестит листва, и музыка звучит вдали. Потом помстилось, будто целует его мать, давно обретшая иной приют, и сияют ее глаза, и ласковы руки, разбирающие его густые волосы.

Выдирал себя из липкой дремы, видел склонившееся над ним лицо эльфа, удивлялся, и снова закрывал глаза. Представлялась дивная статуя с аквамариновыми самоцветами вместо глаз и мраморно-белым телом, и казалось ему, что именно он высек ее, нашел в сплетении камня те единственные линии, которые и были совершенством. Прямы были сильные плечи, стройны бедра, изящны длинные руки, и теплой была статуя под его руками, и не верил он, что мог сотворить такое. Что-то мягкое шелком скользило по его лицу, и вдыхал он запахи утренней росы, набирающих силу лесных трав, и что-то пробуждалось в нем, невиданное ранее, неведомое.

На миг еще смог открыть глаза сын Глоина, и решил, будто задремал он возле костра, пасется невдалеке Арод, и впереди еще лиги и лиги пути, и битвы, и горечь. И играет пламя костра на волосах его друга, перед самыми его глазами, и наклонился тот к нему низко, и смотрит в глаза, и держит голову у себя на коленях. Думалось еще, что видно ранен был в битве и умирает, а тот лечит его, тянет к жизни, ибо никогда не ощущал он эльфа так близко и неразрывно.

Потом оказался он вдруг в закоулках Горы, куда бегали они детстве, играя в гномов и дракона, и казалось ему, будто подруга игр, Даина щекочет его, а затем целует, и, смутившись, убегает боковыми проходами. И снова предстала пред ним его статуя, самое желанное из видений, ибо все не мог он поверить, что такая красота в руках его. И внимал он этой красоте, и обнимал ее, и раскрывался ей навстречу всем телом. И чувствовал твердость плеч, сплетение мышц, шелк волос, и охватило его желание, и он овладел этим совершенством, решительно и твердо. И был ему радостный отклик, и знал откуда-то, что вершит древнее таинство, но не было страха, был лишь азарт двух тел, радостная битва, слепящий свет, резкое дыхание и сплетенные пальцы.

И было тепло, и стал он вдруг легким перышком, и ощутил наслаждение, какого не знал никогда. Двигался он сам, двигался мир вокруг него, и менялись звезды на небе, и видел он Итил-Луну, и Ариэн-Солнце, и все быстрее совершали они свой небесный танец, и прокладывали новый путь реки, и бились о скалы морские волны. Он сам был неистовым духом битвы, палящей молнией, рассекающим мечом, трепещущим на ветру парусом. И увиделись вдруг прекрасные улицы, а в дымке горизонта мелькнул беслоснежный город, и охватила душу щемящая тоска... Но неистовая волна вколыхнулась в море смяла его самого, смыла город, пожрала землю, и выплескивалась, выплескивалась, меняя, уничтожая и создавая вновь.

И все кончилось.

Лишь когда род сочтет, что семя должно быть продолжено, познает гном женщину. Кто и что решил за него? Кого он познал? Вопросы вспыхнулись и рассыпались бриллиантовыми осколками под закрытыми веками.

Леголас сидел возле тлеющего костра, завернувшись в плащ и отбросив за спину спутавшиеся волосы. Смотрел на гнома, и лицо эльфа казалось выточенным из камня, только глаза горели огнем. Сын Глоина спал, укрытый краем плаща, и улыбался во сне, и лицо его было молодо и светло. И эльф тоже улыбнулся в ответ, легко и грустно. Свершилось то, что выбрал он сам, и впереди было неизведанное.

Наутро Гимли едва продрал глаза: в пещерке блуждал розовтый рассвет, проникавший откуда-то сверху. Костер едва дымил, напротив сидел Леголас, молчал и странно глядял на него. Гном хотел было поинтересоваться, что такого нового тот в нем нашел, и тут по голове будто обухом ударили. Вдруг в мгновение промелькнули перед глазами невиданные города, леса, прекрасные лица, падающий сквозь листву свет, странные письмена, и все кончилось

- Ох, - только и вымолвил Гимли, и, шатаясь, пошел умываться к ручью. Обнаружил, что из одежды на нем одни порты, да и те едва держатся. Поддернул гашник, да сообразил, что опять небось вина перебрал, лихолесского, вот и мерещится всякая дрянь. Еще вспомнил, что мнилось вчера: будто со статуей какой-то весело время провел, и были у статуи сияющие эльфийские глаза. Ох, не зря говорят, что смертному рядом с эльфом не житье, не зря. А тут вино еще это особое, вот и понеслось воображение по кочкам. Уж давно вроде не юнец, и борода ниже пояса, а вот же ж. Ну да главное остроухому не проболтаться, а то засмеет. Или обидится, того хуже, гордые они, эльфы, кому понравится в этаких-то снах заглавные роли играть?

Повернулся спиной к Леголасу, плеснул в лицо студеной воды, да и сунул в ручей всю голову. Показалось, будто тисками железными объяли, однако сразу полегчало и в мозгах прояснилось.

Леголас был непривычно молчалив, так что Гимли уж испугался, не сболтнул ли вчера чего лишнего во время грез своих развеселых. Однако же спрашивать не стал: не было ничего, он ничего не помнит, и все тут. Мало ли что кому приблазнится, наяву жизнь-то жить надо. Доели, что оставалось, к вину Гимли не притронулся, запил водой. Подозрительное вино гонят лихолесские, нет уж. Прошли чертогами, посмотрели все, да и засобирались назад. Леголас кивал на все рассказы гномьи, гладил пальцами стены, но продолжал играть в молчанку. Может, просто тяжко остроухому под землей без солнца и зелени так долго?

Вышли и на свет, доехали до своих, но на все распросы эльф отмалчивался, да на Гимли кивал, мол слов не хватает, пусть гном повествует. Ну, Гимли конечно расстарался, про чертоги да своды. Не про непристойности же пригрезившиеся говорить. Однако и про берилловую пещеру умолчал, не хотел пока другому кому диво показывать.

Эльф отмолвил только, что мол потрясен до того, что слов изыскать не может, но надеется отыграться в Фангорне. Сын Глоина при мысли о том, чтобы среди деревянных исполинов прогуливаться, от радости вовсе не прыгал. Однако же виду старался не подать – во-первых, уговор. А во-вторых, не будет же он, всеми страхами пуганый, деревяшек бояться.

Доехали до Изенгарда, полюбовались на сад, который энты насадили, да и распрощались со всеми. Арагорна-то еще сколько раз увидят, а вот невысокликов придется ли? Откуда-то знал Гимли, что вряд ли они свидятся с Фродо, потому и обнимал того дольше других, и по спине хлопал. Хоть и не вышел ростом шерстопятый, однако же выдюжил ношу такую. Гордился Гимли, что помог ему в том. С остальными хоббитами тоже прощались сердечно, хоть и неугомонные, и глаз да глаз за ними, однако привязался Гимли к малышам. Да и Леголас подошел к каждому, обнял, сказал на прощание что-то, и они тоже грустили, глядя на эльфийского принца, столько раз находившего повод для улыбки там, где самая мысль о радости прочь отлетала.

Но минуло и это, влезли на Арода, да и направились к Фангорну. Эльф после пещер в себя наконец пришел: скакали ристанийскими степями, вспоминали как догоняли орочий отряд, да как впервые влез гном на коня, смеялись и подтрунивали. К исходу дня, раньше, чем хотелось бы Гимли, встал вдалеке чудный лес, протянул ветви-руки, приветствовал эльфа.

Теперь очередь Гимли была умолкнуть, как въехали под гигантские ветви, объезжали могучие стволы. За двоих радовался Леголас, показывал и травы, и цветы, объяснял как да почему деревья растут. Ехал уверенно, сказал, ждут их тут, и рады им. Спрыгивал с коня, уносился куда-то в чащу (Гимли слезать не желал, и поджидал того, мрачно напрягшись, на конской спине). Эльф возвращался, протягивал гному дивные лесные ягоды, ароматные и душистые, первые орехи. По правде, сын Глоина не отказался бы от мяса, однако ж вряд ли исполины древесные позволят в сердце леса костер развести.

Пришлось все ж таки и с коня слезть, нужда-то не считается, боишься ты или нет. Только в кусты забрел, как одна ветка по макушке прошлась, вторая порты сдернула, и гашник не помог. Третья в спину подтолкнула – будто друг после пива задирался.

- Но! – рявкнул Гимли, - не балуй!

И ветви распрямились, будто так и было. Сделал за чем шел, да к эльфу вернулся, подозрительно вокруг поглядывая.

Леголас поджидал, едва не подпрыгивая от нетерпения. Понимал однако, что не дождись друга, тот заблудится тотчас, потому как не видят гномы в лесу незримых дорог.

- Ты с кем там беседовал, дружище?
- Да ветки пристали, - буркнул гном. – Прикрикнул на них, они и угмонились.

Удивление и радость мелькнули в глаза эльфа. Однако же не сказал ничего, понесся вперед, распевая что-то.

К вечеру встретились с одним из энтов, которого Леголас величал Онодрим Эльм. Тот предложил им энтской водицы, но Гимли сразу отказался, хватило с него и вина эльфийского, а то после местной браги древесной что еще представится?

Поговорили неспешно, гном, правда, все больше молчал и слушал. Заночевали – Эльм показал место, где можно костер разжечь, не обидев корни. А утром поднялись рано и снова шли под сводами могучих ветвей. Гимли поспокойней себя чувствовал, дотрагивался до стволов, дивился явному току неспешной жизни. Доселе ощущал он такое только в Лориэне, а теперь вот и здесь. Пела в воздухе мошкара, однако их не трогала, доносились запахи грибные да ягодные, а порой вроде как и голоса древесные. Бормочут что-то, а что - не разобрать.

На третий день, как в лес вошли, помрачнел Леголас. Еще пара дней пути, и окажется в родном Лихолесье. Не понимал Гимли, чего тот опять заблажил, что за печаль? Он-то сам не чаял наконец родные стены увидеть, о странствиях рассказать... Потом решил, что боится эльф увидеть родимый край после наступления черных сил, услышать о смертях. Это понятно было, потому как не знали они, что их впереди ждало, могли только надеяться. Гимли Лихолесья побаивался, хоть и понимал, что вряд ли к нему, с принцем наследным на одном коне приехавшему, неподобающе отнесутся. Однако же и интересно было, что это за король такой, который батьку в темницы посадил, да откуда тот по реке в бочке бежал, до сих пор вспоминать не любит.