Сковать последнее звено - 23

[forgotten-pages]

Бета: пока нет, но будет
Категории: слэш
Жанр: драма
Пейринги: Леголас/Гимли
Рейтинг: пока PG-13, там видно будет
Размер: миди
Предупреждения: однополые отношения, POV Гимли.
Содержание: повествование начинается с того момента, когда Арагорн, Леголас и Гимли встречаются с ристанийскими конниками Эомера и на данных им лошадях продолжают поиск Мерри и Пина.
Статус: в работе
Дисклеймер: Omnia mea mecum porto, все свое, чужого не беру, выгоды не ищу.

Агларонд. Казад-Дум. (Мория)

Долго думал-рядил, потом созвал Старейших, решил опять совет держать. Поделился чаяньями своими, рассказл про Морию, в которой судьба довела четверть века назад побывать. Говорил, мол, славны гномы Эребора, Минас-Тирита да Агларонда. Времена иные настали, эпоха новая. Зло подгорное Гэндальф изжил, так отчего бы им в изначальное царство гномье не вернуться? Седмицу гномы бороды чесали, потом посольство к Элессару отправили, подмоги военной просить. Что там еще в Мории той осталось, кто его знает?

Арагорн не стал размышлять долго: пара недель прошла, и зареяло на Хорнбурге второе знамя, гондорское, рядом с роханским. Людей привел и гномов отряд, кои тоже переселиться решили. Да не один приехал, с наследником, Эльдарионом. Смотрел Гимли и не узнавал - правду бают, что чужие дети быстро растут. Юн был еще сын Арагорнов, однако похож на отца, только улыбался мягко так, светло, по-эльфийски. Из эльфов, кстати,никто не пришел, объяснил, что долго остроухие чувствуют, где Барлог жил, не дело их в копи вести. Вот и славно, а то не хватало еще с некоторыми плечом к плечу рубиться.

Думал, пойдет в Морию с маленьким отрядом, хорошо, ежели вовсе не сгинут, как дядька Балин. А отправились войском изрядным, да и гномов уходило порядочно. Заместо себя Фрерина оставил, тот как увязался за ним от Эребора, за наследника в благодарность, так и следовал, всегда ближником верным был. И сейчас идти порывался, да отговорил его Гимли, мол, нужен в Агларонде наиглавнейший мудрый да сведующий. И сынку его чем заняться найдется – ох, вымахал мальчонка давешний, уже давно не мальчонка вовсе, а Фарин, мастер хоть и молодой, а по серебру преискусный. Ну а потом, коли не сгинут в Мории той, так и кто еще восхочет, тому и перебраться можно.

Шли через Дунланд, потом кряжистыми отрогами гор, один раз на отряд орочий наткнулись, но то ли времени много прошло, то ли силы не было, темной, их злобу питающей, но показались Гимли эти орки какими-то жалкими, вовсе не теми противниками, каких в молодости повстречал немало. Покачивался на пони, чуял локтем секиру привычную и радовался неизвестно чему. Арагорн тоже из государя Элессара превратился в Бродяжника. Вечерами сидели у костра, кутались в лориэнские плащи, молодежи рассказывали о том, как шли из Ривендела к Западным вратам, да как сражались, да как Гендальф ворота те открыть не мог, потом однако открыл. Курили, смеялись, словно и не было войн, побед, потерь, забот, какие на долю всякого, кто народ возглавляет, достаются. Слушал их юный Эльдарион, разгорались глаза.

По правде, Гимли тревожился слегка. Если уж тогда ворота едва открыли, то теперь-то что делать будут? Да еще чудовище это, с щупальцами, что вход снаружи завалило... Что-то будет?

Подступили вечером к пересохшему руслу речки Привратницы, решили тут и встать на ночевку, а завтра уж с утра в Морию прорываться. Во тьме-то поди разбери, как и что? Не спалось ни ему, ни Арагорну. Сидел Бродяжник у костра, курил неспешно, Гимли поворочался чуток, да и подошел к нему, сел рядом. Помолчали.

- Я не знаю, что там у вас произошло с Леголасом, - заговорил вдруг Арагорн. – Могу надеяться только, что раздор ваш не из-за старых противостояний между двумя народами?

Гимли аж подобрался весь, будто драться собрался. Ответил напряженно:
- Нет.
- Я спрашивал Леголаса, - продолжил Арагорн, - он ответил мне, что эльфу и гному порой трудно понять друг друга, и больше я ничего из него не смог выжать. Он бывает иногда очень упрям.

Гимли вздохнул, помнил, что упрямец из его дружка бывшего и впрямь первостатейный.

- Эльфы уходят за Море, - продолжил Арагорн. – Их остается все меньше... их время кончилось.

Вздохнул и больше ничего не сказал. Молчал и Гимли – что говорить? Такое никому не расскажешь, самому вспоминать не охота. А ежели хочется государю Элессару сдружить их обратно, то зря старается. Не тот раздор, чтобы помириться можно было, а потом пива напару испить. Другому кому мстил бы за такое, а вот с кем жизнью друг другу обязаны многажды, да и поболее чем жизнью... такому только чужим можно стать. Эльф сам себе судьбу сковал, сам долю такую выбрал. Рассказал бы может дурь-то свою, так авось отговорил бы его Гимли, да только не счел тот нужным гному довериться. Воспользовался им, да и все. Так-то может ушел бы в Валинор свой, а там бы нашел пару по душе, деток родил... А теперь кому нужен, не самоцвет, не мрамор – так, порода пустая, в отвал только...

Наутро подошли к черному озеру, что на месте долины образовалось. Рядили да думали, потом закипела работа. Что уж там на дне того озера поселилось, и живо ли доселе – кто его знает. Только дураков нет – в воде воевать. Несколько дней запруду разбирали, отвернули последние каменюки, отпрыгнули, хлынула черная вода, понеслась, бурля, по пересохшему руслу. На ночь подальше отошли – что еще из той водицы повылезет. Наутро с первыми лучами проверять ринулись: на дне среди ила и гадости всякой лежал ком гигантский из щупалец, шевелился. Кто-то из младших даже и разглядел то ли зубья черные, то ли вовсе клюв. Да только гномы тож не лыком шиты, от Агларонда везли с собой баклаги с черным соком земным, коего много добыли. И светильник запалить, и дрова сухие разжечь, да и продать встречным можно, охотников на «черное гномье масло» немало всегда было. Вот и пригодилась ноша – облили чудище сверху, воткнули пяток горящих стрел, да и отошли подальше, чтоб смрадом не дышать. Заклубилось черное в дыму, затрещало, заметалось, да и опало. Прорезал окрестности вопль злобный, умолк. Однако поезжане долго не подходили, ждали пока прогорит все.

Потом мостки проложили, по тропкам-то путники пройдут, а повозки как протащить? К вечеру только и управились, отвалили все камни от ворот, разгребли завалы из древесных стволов. Встали Арагорн с Гимли плечом к плечу, ждали, пока сплетутся под лунным светом узоры старинные. Арагорн соменвался еще – мол, годов прошло, разрушения всякие еще, сработают ли? Гимли однако спокоен был, крепко знал – ежели народ гномий что от души сработает, то веками простоит не меняясь, чудища там, не чудища. И точно, показалось из-за туч светило ночное, побежала светящаяся вязь, проступил герб Дарина-праотца. Арагорн шаг назад сделал, дескать, тут гномье царство, гному и распоряжаться. У Гимли чуть ноги от волнения не подкосились, однако совладал с собой. Стоял позади народ его, ждал, как дышат аж не слыхать было. Протянул сын Глоина руку, прижал к створкам, да и вымолвил негромко: «Мэллон!».

Как и тогда без скрипа да скрежета отъехали створки, явили темное подгорное нутро. Гномы и люди загалдели сдержанно – и то сказать, Морию изнутри увидеть как в давнее прошлое окунуться. Однако ночевать под крышей не стали, занесли поклажу, да и лагерь разбили неподалеку. Арагорн повелел, а Гимли согласился с ним – мало что еще там внутри осталось, орочья-то немало во времена Похода было.

И точно, пока обшаривали пещеры, немало гадости перебили. Все облазили сверху до низу. Гимли повелел ходить по дюжине, да карты вычерчивать. Медленно конечно, да зато и сами не заплутают, и другие прийти возмогут, и коли наткнутся на что – не сгинут. Над картами теми чуть не седмицу просидел, однако ж начертал Морию всю вместе с шахтами глубокими. Один для себя план, второй Арагорну отдал с поклоном. Дескать, что ни случись, будешь знать как тут и что, мало ли крепь понадобится.

Подошло время гондорским назад отправляться, а гномам дела вершить. Обнялись с Элессаром, просил поклоны передавать супруге, детям, подгорным своим всем. Братцу наказ, ковалям гномьим оружие старинное, кое во множестве понаходили, на образцы.

Опять невпроворот работы было, позабыл Гимли печали свои, положил славу морийскую вернуть, тут уж некогда печалиться и думы невеселые думать. По первости в Летописном чертоге работали... нашел Гимли тетрадь давешнюю, дядьки Балина, да и повелел на стенах выбить, что разберут. Ниже, над полом, прибавили еще, что приняли здесь бой и девятеро Хранителей кольца.

После, как почести оказали нужные, уже и о себе думать начали. Чертоги освещали, для житья и работы приспосабливали. Самые глубокие копи порешили заложить, давно уж выбраны все, а глубже лезть дураков не нашлось. Что еще оттуда вылезти может, внутри земли заточенное, лучше и не проверять. Первые несколько годков ох и лихими выдались. Провианта не хватало, все горы снизу доверху облазили – то дымоход вывести, то отдушину прорубить, то наоборот, свод обрушившийся заделать. Хлеб торговать не у кого было, безлюдные земли кругом, так и пашню вспахать пришлось да возделать, хоть и не гномье это дело.

А потом повезло им нечаянно. Гимли-то чертог Летописный больше всего любил – нередко сидел там, надписи по стенам читал бездумно, следил, как солнечное пятно из окна по полу ползет, да и размышлял: «... Балин провозгласил себя государем Морийского царства. *** Мы нашли истинное серебро... Оин отправился к складу оружия на Третьем глубинном ярусе».

Вопросил себя который раз – где же дядька Балин мифрил нашел? Выработки-то все старые, с тех пор не одна эпоха минула, а новых нету. Значит те, что с Балином ушли, стены не долбили, отыскали себе случайно. Оно и ясно, когда столько орков вокруг рыщет, тут уж не до подгорного дела, кайлом не размахаешься. Вот и стали они со Старейшими чертоги обходить, стены осматривать, вслушиваться в голоса каменные.

Ибур-остроглаз более всех старался, недаром прозвали его так: видел он породы сокрытые, да каменья чуть не сквозь стены. Вот он-то и шарил руками как-то раз по стене вдоль Седьмого Подъема, под ноги, понятно, не смотрел, не до того. Чиркнул носком сапога по выступу, равновесие потерял, да вниз сверзился. Всю грязь бородищей собрал, а уж ругался... был бы Барлог жив, от стыда бы помер незамедлительно. Кирку прихватил, да и назад ринулся, срубить уступчик, а то неровен час еще кто птицей заделается. Рубанул раз, рубанул два, а там пласт целый мифриловый, вбок уходит. Неведомо, про это ли дядька Балин писал, однако ж Подъем другой прорубать пришлось, а этот в забой превратили.

Первые брони мифриловые сами продавать поехали, двинулись к дунландцам. Они конечно, топорщики дикие, однако же в справе воинской толк знают. Вернулись с прибытком изрядным да мешками ячменя, эль поставили, пировали до упаду. Потом и дело пошло, земля слухами полнится. Тракт мостить пришлось, купцы караванами наезжать начали. Гномы еще себе комнаты не отделали, а покои для гостей по первости проворить пришлось. Дорогу старую, эльфийскую, восстановили, да с колоннами по бокам, с беседками, с фонтанами. У Восточных Врат снова Арку возвели, Келед-Зарам огородили, над Серебрянкой взметнули мосты.

Долго Гимли бороду скреб, понять не мог, чего не хватает ему. Потом докумекал – попривык в Гондоре, что не только столпы каменые кругом, но и деревья живые, на ветру шумящие. Порешил, что и тут неплохо бы подобное учинить. Гномы-то конечно макушки почесали, однако натащили саженцев, каких понаходили окрест. Не было эльфов, некому было уговаривать приняться ростки, Гимли сам меж ними ходил, пытался ток жизни учуять, как учил его Леголас. Меж себя гномы решили, что хоть и чудит правитель, однако ж уважить надобно, потому как о благе денно и нощно радеет. А поросль принялась, не так конечно, чтобы за год вымахать как за десять, однако зашумела, зазеленела. Видать, взаправду перенял Гимли у эльфа лесного умения какие, хоть где-то сгодились.

Старейшие подступались, говорили, мол, жениться надо, деток родить, род продолжить. Долог гномий век, однако не вечен, наследники нужны. Гимли кивал, вроде как и не спорил, однако ж о семействе и не подумывал. Как представил себе, что кого-то в жизнь пускать придется, да засыпать каждый вечер рядом... так и рукой махнул. С другой стороны какая ж баба потерпит, когда днем и ночью покоя нет, то одни прибегут, то другие завалятся, то гонец прискачет, то громыхнет где-то, проверить надобно. А иной раз соберутся, карты да схемы разложат, элем весь пол зальют да прокурят комнаты за ночь – сводов не видать. Ну куда тут семью с детками? Разберутся гномы морийские и без него, назначт правителя себе, как нужда припрет. Тем более жизнь вольготная стала, молодых по коридорам немало носилось, горлопанило. Так и отступились от него. Привиделось лишь ночью как-то раз, от разговоров-то этих, будто гуляет он минас-тиритскими садами, да видит Леголаса, будто бы бежит к эльфу дитятко, запрыгивает на руки, а папаша кружит, радуется, летят по ветру золотые волосы, сияет лицо знакомой улыбкой. Проснулся, курил, вздыхал – вот же ж довел Ауле-праотец с дураком встретиться. Знал откуда-то, что не сбудется ничего для остроухого, будет один мыкаться, пока Гимли от старости не помрет, или под каменюкой какой не загнется по неловкости. Скажи кому – не поверят, что учудить с собой такое можно.

Однако обвалы да каменюки стороной обходили – цел и невредим был правитель морийский, будто заговоренный. А еще чуял царство свое, словно подсказывал кто. Гномы уж попривыкли, что ежели где происходит чего, Гимли тут как тут, поперед всех поспеет на выручку, боль уймет да отведет беду. Говорили – мол вот правитель истинный, с удачей рука об руку шествует, несет спасение. Про себя-то знал, что еще один дар эльфийский тому виною – как почувствовал папашу тогда, так и сейчас всех знал, где бы ни были.

Кряжистый стал сын Глоина, распирало плечи могутой телесной, в бороде волосья седые закурчавились, как перец солью присыпало. Цепь, которой еще в Минас-Тирите его на старшинство возводили, затерлась уже, потускнела. Полировать аж золото пришлось, чтоб перед купцами не позориться. А те и рады стараться, разнаряженные приезжали, пыль в глаза норовили пустить. Однако сидел Гимли в простых одеждах белых, какие по смерти папаши носить стал, щурился, слушал да на ус мотал. Не таких видывали, Саруману велеричивому внимать не стал, чего уж эти-то из порток выпрыгивают.

Пролетали годы мимо, прославилась Мория, со всех концов Средиземья гостей встречала. Гномов числом прибавилось, с других родов еще, не только колена даринового. Всех принимали покамесь, хотя и присматривались. Кого и взашей погнали, кто припасы общие сожрать норовил, а самоцветы добытые в свой только карман уложить. Конюшню держать пришлось, - то гонец приедет и обратно торопится, то у караванщиков по дороге конь падет... А тут пожалуйста, вот вам лошадки, а вы уж нам плату пожалуйте, какую запросим. А высока покажется – так вон горы окрест, коли пару седмиц имеешь – ногами топай. Через это десятка два роханцев подле поселились, лошадей-то не своих родовых продавали, товарищей верных, а обычных, таких что в любом селении встретишь. Возвели дома деревянные под стенами, селение малое встало, луга разбили. Конник он и в Мории конником останется, зато поезжане твердо знали – не надуют у гномов да не обманут. Верили слову гимлеву, порой договора словесного хватало, на него и полагались.

Старейшие предложили как-то в Дарина правителя переименовать, мол, обычай такой для тех, кто в Мории властительствует. Гимли рассердился, слюной брызгаит аж начал. Будет свое имя носить, батькой данное, на все земли окрест известное. А кто после него придет, тот пусть как хочет славу зарабатывает – хоть Дарином зовется, хоть вовсе Ауле-праотцом. А коли прилетит от Высших по макушке за самоуправствов этакое – так и сам виноват выйдет. С тем и смирились.

Думал порой, как там в Гондоре-то дела, как младшенький? Порывался в Эребор съездить, к Гамилу на харчи, только откуда ж времени столько взять, на кого бросить все? Так и не стронулся никуда. Письмами менялись в год раза два, и на том спасибо. Однако бумажка – не рожа родная бородатая, не насмотришься, не прижмешь к сердцу. Пытался как-то раз посчитать сколько времени прошло, с тех пор как из Агларонда тронулись, да и не смог. Знал только, что здравствует Элессар, правит краем своим, славен и мудр по прежнему. Тому и радовался.