Мой основной логин - Хельгрин. Этот - только для текстов по ВК.
Несравненное право, Гимли|Леголас, джен, макси
Название: Несравненное право
Автор: Хильгрэль
Беты: Снарк, Ангулема
Размер: макси
Канон: Властелин Колец
Пейринг/Персонажи: Гимли, Леголас, Хранители
Категория: джен, броманс
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: первая часть похода Братства кольца глазами одного из Хранителей
Иллюстрации: клип "Братья по оружию" авторства OldWich
Примечание/Предупреждения: кинон не учитывается совсем, только канон. Название взято из стихотворения Н.С.Гумилева «Выбор». Текст задумывался как приквел к "Сковать последнее звено".
Комментарии: Написано на Фандомную Битву для команды JRRT 2014 в рамках ББ-квеста.
читать дальшеГлава I. Из Эребора в Ривенделл.
То, что бродить сейчас по дорогам весьма опасно, было понятно еще когда они выходили из Эребора. Уж коли Сарумановы посланцы и ко гномам начинают в гости наведываться, будто им тут так уж рады и меда наливают каждый раз, – тут держи ухо востро: значит, дряни всякой по свету шарится немало. Король Даин, давний отцов друг, а Гимлев воспитатель и наставник, щедро одарявший подопечного в иное время подзатыльниками и прочими объяснениями, приходящимися пониже спины, стоял насмерть. Дескать, обоих не пущу, потому как дело опасное, против черного мага затеянное, кто наперед сказать может, доведет ли вернуться? Видано ли, чтобы отец и сын оба в поход отправлялись, хотя бы и для дела так лучше было? Однако на своем настояли, и теперь шагали с папашей, обходя владения лесных эльфов десятой дорогой.
Не слишком-то часто гномам Одинокой Горы выпадала нужда переправляться через Туманные горы, однако и на таковой случай тракт особый через лес был проложен. А несколькодневная стоянка у Беорнингов после перехода через Черный лес хоть и была неоправданной, по мнению гномов, дороговизны, зато покой путников хозяева стерегли отменно, если, конечно, не лезть ночью за ворота. Пока дураков не находилось: кому после Чернолесья захочется приключений на бороды искать?
К Беорну отправились аж четверо: Дари Огниво, Мори, Труин и Холи. С гружеными поклажей пони, с новой кованой утварью и тканями, вышедшими из-под рук эсгаротских мастериц. Медвежьи оборотни, охраняющие свой край от всякого зла, были, конечно, изрядными скупердяями, но в хороших вещах толк понимали. Селение Беорнингов росло, нашлись и лихие девки, что пошли замуж за красавцев-молодцов, умеющих отращивать на себе медвежью шерсть. А где бабы – там и торговля, вот и шел небольшой отряд, пригибаясь под вековыми ветвями недобрых лихолесских вязов.
Еще трое, охраняя гремящую телегу с котлами, сковородами, клещами, плугами, косами, ножницами для овец и иными хозяйственными надобностями, прошли через весь Эсгарот и отправились по старому тракту к Рованионским кочевьям. Конечно, давно уж не кочевья там были, а поселения, однако жили тамошние небольшими деревушками по дюжине домов, оттого так до сих пор и прозывались кочевьями. Торговля с ними шла ни шатко ни валко, однако ж порой торговые гномы, не убоявшиеся дюжины седмиц кочевой жизни, привозили оттуда горючий камень, который кузнецы добавляли в варящуюся сталь. От этого камня лезвия обретали удивительный узор и особую прочность, а кровь словно бы соскальзывала с них, не присыхая к клинку.
Оба обоза призваны были отвлекать внимание лазутчиков и любопытствующих. Пусть тянутся следом да изо всех сил шпионят – куда это гномы подались, да за какой нуждой, да сколько прибыли выручат. И только они с отцом, изникнув из потайного хода, пустились на север, далеко обходя царство лесного короля и его извечных караульных, видящих и слышащих все, что только можно, а в особенности то, что не для их ушей и глаз предназначено. Даин настаивал на том, что узнать про их поход никто сторонний не должен. А уже если увидит их двоих – так не догадаться, что за нужда из дома погнала. Потому и отправились вдвоем, по-семейному, мало ли отчего отец с сыном в путь снарядились. На случай ночевок в постоялых дворах с любящими почесать языками путниками, ну и для других расспросов, был придуман изобилующий подробностями рассказ о славной гномке из рода, осевшего на Эттенмурсе после драконьего нашествия. Дескать, в прошлом году встретились на праздновании Даринова дня, теперь вот едет отец, везет подарки роду, будет просить девушку для сына. Едет с ним, понятно, и сын: точить ножи нареченной, ковать ажурные кольца к коснику, приглядываться. Чем не повод? И даров подходящих набрали – будет что продать, коли нужда возникнет, будет что показать, чтобы рассказ подтвердился, ну и, на худой конец, будет чем откупиться от рыскающих разбойников, кои с гномами, как известно, связываться не очень любят, потому как если уж гном берется драться, то, как и во всяком другом деле, до конца пойдет. Однако всякое случается, в особенности если гномов-то всего двое, а так и разойтись можно к обоюдной выгоде. Разбойникам – с гномьей работы браслетами (папаша, конечно, поскупился, и вместо настоящих сапфиров вправил в них турмалины), а им – продолжать путь, пока не упрутся в далекое эльфийское королевство, которое отец посетил еще в юности.
Глоин, конечно же, с королем Даином не спорил, в особенности касаемо того, что с живущими неподалеку лесными эльфами обсуждать свои трудности не пристало. Конечно, существуют в мире и торгуют помаленьку, и вроде как соседи, однако соседи соседям рознь. Это не то что Бранд, давний друг и исконный союзник. С остроухими и свои собственные уши надо держать востро. Глоин своего первого знакомства с эльфийским королем не забыл и, обходя Чернолесье, крюка дал куда большего, чем то требовалось для сохранения их перемещения в тайне. Гимли, наслышанный с детства рассказов папаши и его соратников о тюремном гостеприимстве невежды эльфийского короля, вполне был готов поверить Глоину на слово и проверять, не изменилось ли с тех пор что к лучшему, не жаждал совершенно.
Осторожности, однако, не теряли. Пусть и далеко на юге остался Дол-Гулдур, который гномы к ночи вообще старались не упоминать, однако зло может протянуть свои лапы куда как далеко. Шли не по тропам – рядом, карабкаясь по утесам так ловко, как делют это только прирожденные подземельщики. На дороги выходили только когда обойти уж совсем никак не выходило, или времени бы тот обход отнял седмицу не меньше. Тогда уж, ясное дело, сами шуметь старались поменьше, а вслушивались в каждый шорох. Оттого наверное, когда далеко позади застучали по камням подковы да забряцала упряжь, как бывает, если конь катает во рту невкусное грызло, – с дороги сошли и ухоронились надежно, в такой каменной ложнице, что хоть сверху в нее заглядывай, все одно ничего кроме темноты не увидишь, зато дорогу из-под нее видать как болванку посеред наковальни.
Показавшийся из-за поворота всадник словно бы никуда особо не спешил – поводья зацеплены за луку седла, руки вольно свисают, на голову капюшон надвинут. Однако, когда конь чуть повернулся, миновав очередной валун, обоих гномов пробрала дрожь. Под капюшоном всадника не было лица. Не сговариваясь, оба затаили дыхание и слились с камнем, как умеют только гномы, – и не зря. Там, где они свернули с тропы, конь чуть замедлил ход, а всадник (или его плащ) словно бы привстал в седле, что-то вынюхивая.
Родные камни укрыли, не выдали. Отец и сын еще долго боялись пошевелиться после того, как цоканье копыт утихло. После этакого вообще с дороги сошли, пробирались буреломами, подтягивали друг друга, скребли бородами по камням, загодя упрятав в заплечные мешки хорошие одеяния, в коих не будет стыдно предстать и перед мудрым эльфийским предводителем, и перед хоббитом по имени Бильбо, которого отец вспоминал как большого умельца во всем, что касается красиво одеться, сытно поесть и удобно устроиться.
Когда до Ривенделла осталось не более седмицы пути, пришлось вернуться на проторенные людьми и эльфами тракты. Во-первых, кругом потянулись поля и деревни, а обходить дороги по чужим посевам рискованно, можно и батогом поперек спины получить, да притом за дело. Во-вторых, являться к эльфам в грязном и ободранном о камни исподнем было уж никак невозможно, пришлось умыться в ручье, надеть пристойные одежды и шествовать чин по чину. И без того, по словам отца, в прошлый раз они всей компанией пожаловали в этот самый Ривенделл изрядно потрепанные путешествием и совсем не в том виде, в каком пристало бы являться гномам Даринова колена. В-третьих, по здешнему краю кто только не шлялся, а значит, и внимания особого они привлекать к себе не станут.
Тракты тут трактами-то и назвать было нельзя – так, дороги, по которым местные крестьяне возили продавать морковь и репу. Словом, когда сзади по подсыхающей после дождя грязи снова зачавкала копытами лошадь, оба гнома не слишком насторожились, попривыкли уже пропускать груженые с горкой телеги. Папаша все же обернулся и его перекосило так, что Гимли волей-неволей пришлось посмотреть, чего он там углядел, неужто тот кошмар безликий и сюда сунулся?
За ними верхом на крупном мышастом жеребце ехал эльф, самый настоящий эльф, каких нередко можно встретить в Эсгароте. В одеждах цветов Лесного королевства, при снаряженном луке и длинном клинке за спиной.
Отец сделал вежливый поклон, и Гимли последовал его примеру. Эльф спешился, точнее, просто соскользнул с конской спины (на которую был наброшен небольшой затканный цветами и листьями ковер, никакого седла и в помине не было) и поклонился в ответ.
После обмена любезностями, в котором Гимли на правах младшего, а значит, молчащего, пока старшие в роду говорят, участия не принимал, учтивый эльф предложил проводить уважаемых соседей и оказать им всяческую помощь и защиту на время пути. Папаша принялся вежливо отказываться, намекая на деликатность их дела (о сватовстве пришлось умолчать, ибо по этой дороге можно было ходить свататься только к эльфам или людям), просил передавать поклоны повелителю Чернолесья, из чего Гимли умозаключил, что встретившийся им эльф с самим лесным королем на короткой ноге. В общем, после всех любезностей, эльф все же вскочил обратно на своего коня и ускакал вперед, неким образом умудряясь не слишком разбрызгивать вокруг себя грязь.
Из ругани отца Гимли понял, что эльф этот – наверняка Трандуилов соглядатай, и они дали на несколько дней крюк к югу, чтобы сбить остроухого с толку.
Ривенделл Гимли не понравился. Папаша-то, как пришли, исправно ворчал себе под нос, но у него с этим местом свои воспоминания связаны, и не так чтобы сплошь радужные. Гимли попытался понять, что же не нравится ему самому, а потом понял – хрупкость.
Слишком тонкие при своей высоте колонны, слишком непрочные своды, да еще и деревянные, того и гляди завалятся. Или вот, например, ворота. Гимли с одного удара мог бы их свалить, наверное. Вот там, да, аккурат за этой зазубриной тюкнуть секирой хорошенько – и готово.
Понятно, не тюкал – являл вежество, кланялся эльфийским стражам, те кланялись в ответ.
Дивное место, конечно, хотя и непривычное. Много воды – и вся на виду. Этак и листья налетят в нее, и всякая дрянь вроде мух нападает. А пить потом как – каждую мурашку вычерпывать? Однако пили, и в стаканах эльфийского зеленого стекла Гимли ни одной мошки на просвет не обнаружил.
Тутошний король эльфов их обласкал, встретил, будто собственную родню. Однако когда уселись за первую же общую вечернюю трапезу, давешний случайный попутчик обнаружился напротив. К счастью, у него хватило ума не вспоминать встречу на дороге, потому гномы только кивнули ему, дождались ответного кивка и принялись за еду.
Тут уж не только Глоин принялся ворчать и убиваться, тут и у самого Гимли зашевелились в душе нехорошие подозрения. Потому, когда на Совете сынок приснопамятного Трандуила (Гимли уже успел выяснить, кто таков был этот эльф, и радости это ему, понятно, не прибавило) признался, что они упустили злодея, за которым половина Средиземья, высунув языки, бегала чтоб выловить, гном не удивился. А как только речь зашла о выборе спутников для Хранителя кольца, вскочил тут же, едва только увидел рядом с наследником славного Бильбо подозрительного остроухого. За сынком злокозненного Трандуила явно требовался присмотр. А уж зная, как жаден его отец к драгоценностям, не приходилось и сомневаться, что при любом удобном случае эльф протянет руку к колечку. Тут уж явно требовалось приглядеть самому, потому как Сауроновы посланцы Эребору и сейчас-то не в радость, а уж если соседи остроухие эту вражескую игрушку к себе притащат, тут-то небось вообще вся нечисть в гномьи ворота беспременно заглядывать начнет: вдруг да что интересное найдется.
Папаша, конечно же, сокрушался, однако отговаривать не стал – потому как такая же в точности мысль и его посетила. А ему самому уж странствовать не к лицу как-то, хоть и крепок по сию пору и телом, и разумом, слава Махалу. Гимли и так не слишком-то радовался от того, что папаше назад одному тащиться придется, однако тут уж, как говорится, и поделать ничего нельзя. Потому выслушивал родительские наставления и сетования, эльфийскую кузню посетил (на диво неплохую), подправил кольчугу да заточил клинки. Прочие походники изготавливались куда дольше, хотя оружия не ковали и жили на всем готовом. Однако же собрались и они, даже год кончиться не успел. Пора было прощаться с папашей и отправляться в путь. Король Даин ведь повелел поелику возможно все сделать, чтобы опасность отвратить, ну вот он и делает.
Глава II. Равнина перед Мглистыми горами. Остранна.
Доселе Гимли не так-то много и приходилось странствовать, почитай, в юности из Железных гор в Эребор, да досюда дошел с папашей – вот и все путешествия. Потому как все то, что за три дня пути окрест Эребора объезжать приходилось, так то родное и знакомое, какие ж это странствия? Однако пока с папашей до эльфийского Ривенделла добирался, вроде как и в жизнь путевую втянулся, и немало лиг за день они оставляли позади, даром, что невеликого роста по сравнению с некоторыми долговязыми и длинноногими вроде эльфов да людей. Вот и теперь душа прямо рвалась вперед: покрывать расстояния ровным неутомимым гномьмим шагом. Да только приходилось приноравливаться к самым малым участникам их похода, и еще недовольства ими, недотепами медлительными, не казать.
Первые дни Гимли отчаянно боялся заговорить с хоббитами, потому как беспременно тянуло посюсюкать и дать сбереженный кусочек сахару. Доселе с почтенным Бильбо да с его племянником беседовал только папаша, отчего выходило большое облегчение. Теперь же самому приходилось присматриваться и приглядываться всячески: что за народец такой, какого нраву?
Через пару дней пути он нашел себе место рядом с Хранителем кольца и его другом. Во-первых, оба не слишком-то большие любители поговорить, а сие – достоинство великое. Потому как двое других невысокликов трещали беспрерывно, как сойки, отчего даже и гномья голова, которая с камнем в прямом родстве, вполне себе начинала гудеть, как с изумлением успел убедиться Гимли. Во-вторых, рядом с ним уж точно никакой лиходей, остроухий, к примеру, не подкрадется и вражеское сокровище не уведет. А в третьих, Сэммиум, друг Хранителя, показался Гимли самым разумным из четырех невысколиков. Небось, успел подумать и о еде, и о теплом укрывище, и о носках, и о соли, и даже о табачке. С таким-то и дело приятно иметь, и в долгом пути веселее, не то что с некоторыми лесными пнями, которым будто бы и есть-пить как не надобно.
Сопровождавший их эльф, по правде, тоже не был особым болтуном. Или шел неподалеку бесшумно, как ходят охотники, скрадывая дичь, или говорил вполголоса с людьми или магом. От них всех Гимли держался подальше, хотя Гэндальфа-то, конечно, видел и знал, да и как не знать, коли он в Эребор хоть раз в дюжину лет да наведается. А как наведается – так и начинается потеха: лучшее пиво с дядькой Даином, папашей и прочими из Компании повыпьют, все прокурят, куролесят до утра так, что вся Гора ходуном ходит. Да вот только отец про мага этого много чего такого рассказывал, что Гимли себе на бородищу мотал. Дескать, с ним никакого особого обращения не надобно, кроме одного: держаться подальше. Потому как только ему на глаза попадись, а там вовсе забудешь за чем шел и побежишь его волю выполнять. Вон, кольца-то злодейского Хранитель грустный идет, глаз не поднимает. Уж наверняка не мечтал всю жизнь о таком, чтобы к самому черному врагу в пасть тащиться, да еще и врага этого украшеньице любимое на себя навесить. Так что ежели Гэндальф что от Гимли хотел узнать – гном отвечал со всем почтением. А чтобы самому подойти – нет уж, благодарствуем, и тут неплохо.
Тот из людей, кто вел их по расстилающейся до гор равнине, был королевского рода, хотя и сущий бродяга на вид, даже хоббиты его Бродяжником величали. Однако Гимли одного такого еще в отрочестве повидал, короля, ушедшего за своим королевством, и королевство это добывшего. Пока шли приглядывался и к человеку – как идет, да как караул несет, да как вглядывается-вслушивается в степные отзвуки. Интересно ведь, каковы люди древней королевской крови бывают. Присматривался, одобрительно хмыкал в бороду, выходило, что с этим вполне можно дело иметь – не маг какой, колдовать да чары наводить, прямой человек и благородству не чужд.
Другой из людей, воин из далекого Гондора, не нравился гному почти также, как и эльф. Однако если эльф хотя бы вел себя вежливо, хоть и отстраненно, как оно и полагается не любящим друг друга соседям, вынужденным сохранять видимость добрых отношений, то этот человек с самого начала похода делал вид, что гнома вообще не существует. Подходил к хоббитам, заговаривал с ними, разглядывал, как диковину какую. Пялился и на эльфа, расспрашивал того об эльфийском житье-бытье, рассматривал оружие, которое эльф ему, впрочем, в руки не дал. Отговорился, что эльфийские, дескать, клинки, привыкают к одним рукам. Гимли только усмехнулся в бороду: оно конечно да, нечего каждому встречному-поперечному проходимцу оружие лапать. Но вот поверить в то, что эльф может слышать металл своего клинка, – это уж слишком будет. Не гном небось, а самый что ни на есть остроухий, которому положено травки-цветочки, козявок там всяких ведать, а вовсе не сталь. Гимли даже придумал, что ответить надоедному человеку, ежели тот захочет и его секиру к руке прикинуть. Однако тот с гномом знаться не пожелал и секиру не выпрашивал, ну так сын Глоина в свою очередь из-за этого вовсе не опечалился. Невелика честь – этакие знакомства для гнома его рода.
После двух седмиц пути хоббиты начали жаловаться, дескать, спать холодно, лежать жестко, горы все еще во-о-он где, а еды свежей и вкусной нет как нет. Гимли отмалчивался: его самого две недели на ногах утомить не могли, да и хлебово Хранители проворили вполне по гномьим меркам съедобное. К тому же горы приближались, хотя далеко не так быстро, как ему бы хотелось. В отличие от некоторых своих спутников, гном знал, что впереди их ожидают не какие-нибудь там холмы в три гномьих роста, которые за полдня перевалить можно не запыхавшись, а исконное царство его народа. Оттого, видать, и прибавлялось бодрости.
Все-таки странные они все существа, что люди, что хоббиты. Говорят о каких-то там картах, когда ориентиры у них, можно сказать, перед носом поставлены, не промахнешься. Прислушался, как хоббиты у волшебника выспрашивали, дескать, что за горы, да и вмешался. Каждую гору по имени назвал, чтобы не думали, будто гномы утратили память о славных деяниях прошлого. А уж когда узнал, что и Келед-Зарам доведется увидеть, тут и вовсе загордился. Славен тот из гномов, кто заглянет в священное озеро, удачу принесет и себе, и всей семье своей. Так что не так уж и зря в поход этот пустился, а то, по правде сказать, успел про себя пару раз подумать, что отряд вполне себе и без гнома бы как-нибудь обошелся.
Ну и эльф, конечно же, промолчать не смог. А то как это вдруг гном решился о славе да величии своего народа молвить? Тут же припомнил, дескать, в стародавние времена вот на этом самом месте жили эльфы, да не просто жили, а еще и наделяли жизнью камни вокруг. Гимли-то смолчал конечно, только усмехнулся криво. Невежливо перебивать говорящего, да только не могли эльфы в камень жизнь вдохнуть, не приспособлены они потому как к такому делу. А вот то, что гномы, с коими эльфы те давно исчезнувшие во времена далекие дружили, камни этой земли узнали да услышали – это да, это он и так знал, без эльфийских побасенок.
Хотел было уже просто украдкой двум хоббитам на ухо рассказать, а потом посмотрел на измученное строгое лицо Хранителя, на его спотыкающегося друга, да и промолчал. До того ли им в таких-то тяготах?
Как стали устраиваться на дневку, эльф отчего-то вдруг рядом оказался. Облюбовал себе куст, склонивший ветви чуть не до земли, да и улегся поверх тех ветвей. Между прочим, куст был колюч изрядно, однако лесного эльфа, видать, трогать не стал. Гимли только позавидовал мельком: самому-то пришлось разложиться на жесткой мерзлой землице. Конечно, об гномью кольчугу какие хочешь колючки пообломаются, но вдруг одна особо зловредная таки меж звеньев влезет? Нет уж.
Сон однако не шел. Поначалу все косился на незваного соседа, а потом и вовсе подтянул секиру поближе, так-то вроде и на душе спокойнее. Хоббиты-то, понятно, те еще путники: как улеглись, тут же давай похрапывать.
Эльф что-то пробормотал себе тихонько под нос, но Гимли, никак не могущий поймать сон за хвост, приподнялся на локте.
– Что?
– Плохо.
Гном подождал еще немного, однако эльф, видать, решил, что все сказал, больше объяснений не надобно. Пришлось переспрашивать, а то ведь и заговаривать не стоило. Кто его, лесовика, знает, может чует что на эльфийских этих землях?
– Что плохо-то?
Остроухий задумался, посмотрел, не щурясь, на взобравшееся на средокрестие небосвода солнце и, наконец, разродился:
– Плохой день. Нельзя спать.
Гимли подумал, покосился на Короля-Бродягу, смолившего свою тонкую трубочку и спать, видимо, в самом деле не собиравшегося. По всему выходило, что прав эльф, есть что-то этакое, в воздухе словно разлито. Так перед обвалом бывает: тишина – аж в собственных потрохах бурчание слышно.
– Так скажи им, – Гимли мотнул головой туда, где устроились люди и маг.
Эльф снова умолк. Экий тупой попался, по полдня каждую фразу обдумывает. Или просто не хочет с гномом беседы вести, презрение выказывает. Все у них, лесных этих, с подвывертом.
Гимли раздосадованно фыркнул и уже собрался было отвернуться, как дождался наконец и ответа.
– Не стоит. Не я веду отряд, а маг и следопыт с Севера. Нехорошо лезть с непрошенными советами.
Гимли призадумался. Сколько он эльфов знал, их подобные церемонии не слишком-то и волновали. Вот не сказать чего соседям или там соратникам просто потому, что нечего другому кому от эльфийских способностей выгоду получать – это да, завсегда пожалуйста. Но промолчать из-за уважения к другим народам – это уж вряд ли. Нашел дурака. Уж рассказывал бы побасенки свои кому другому, но только не гному из-под Одинокой Горы.
Вслух-то Гимли спорить не стал, кивнул только, дескать, понял все. Встретился на миг с серыми глазами эльфа, а в глазах тех такой прищур, словно вот-вот стрела следом полетит.
Тьфу, пропасть.
Подумал еще и загадал себе, что как солнце над Зиракзигилом окажется, разбудит Сэма. На всякий случай, а то мало ли, коли есть чего опасаться – двое караульных всяко лучше, чем один. Однако придумать оказалось, как водится, куда как проще, чем выполнить. Хоббит не желал просыпаться ни на покашливание, ни на хруст веток, ни на громыхание фляги. Даже Арагорн обернулся, смерил Гимли недовольным взглядом, мол, шуметь-то перестань, чай не дома за семью запорами прохлаждаешься. Тогда Гимли изловчился и довольно сильно пнул любящего подавить щеку хоббита в лодыжку. Тот храпеть перестал, приподнял голову, и Гимли тут же притворился спящим, даже обух секиры под щеку вдвинул, дескать, почивает со всем усердием.
Слава Махалу, разумный Сэм не заснул снова, а потащился к человеку беседовать да спрашивать, чего это вокруг так тихо, да что за облака на горизонте. Гимли косился на спящего Хранителя, готовый, ежели чего, вставать на защиту. Однако вставать-то как раз и не пришлось. Сильная рука вдруг цапнула за подкольчужник на шивороте и дернула, только и успел, что секиру с собой ухватить. Под звеньями кольчуги проскрипели камешки, и он почти что свалился на так и не проснувшегося хоббита. Сверху, поскрипывая, навалились ветки кустарника, и эльф оказался рядом, юркнувший в тесноту под кустом, извернувшись змеей.
Гимли озирался, ища лиходейство, однако никакой вражеской поступи не услышал. Через миг налетело хлопанье крыл, хриплое карканье, и эльф, держащий лук поперек, так что тот почти упирался в гномью грудь, наложил стрелу и оттянул тетиву.
Гном не стал спрашивать, чего это за вороны такие особые, что от них хорониться надо. Потом, как минует – тогда и поинтересоваться можно. Передвинулся только еще, чтоб хоббита совсем уж собой прикрыть, да секиру ухватил поудобнее. Там, где колдовство замешано, чего угодно дождаться можно. Кто его знает, чего это за птички, может, такие злодеи, каковых и свет не видывал.
Вороны, однако, нападать не стали, пронеслись над кустами, покружились, да и дальше полетели. Рядом с ним выдохнул эльф, а Фродо так и не проснулся.
Раз уж под одним кустом сидели да напару обороняться изготовились, решил Гимли тут и разузнать у эльфа, чего за чудеса такие с птичками этими. Однако тот гномьего вопроса на сей раз ждать не стал.
– В этих птицах черная магия. Они – глаза и крылья зла, понимаешь?
Гимли спорить не стал, кивнул осторожно, потому как шипы на кустах никуда не подевались, хотя их не ранили, не иначе эльфийским чудом. Леголас пристально посмотрел на ветви, и они ощутимо вздрогнули, словно бы выпрямляясь под его взглядом. Гимли уселся поудобнее, покосился на эльфа и вытащил трубочку, собираясь ее набить.
– Они не вернутся? – решил все-таки выспросить, а то ж дело известное – только затянешься, всенепременно какая-нибудь пакость случится.
– Нет, – грустно качнул головой Леголас. – Они не увидели нас троих, однако увидели прочих. Этого достаточно.
– И что теперь будет? – Гимли набил табаку, придавил пальцем и придирчиво оглядел чашечку трубки с одного бока, а потом с другого.
– Ничего, – спокойно ответил эльф. – Пойдем дальше и примем свою судьбу.
По гномьему разумению выходило, что судьбу надо вовсе не принимать, а ковать ее, как булатную сталь, об которую, как известно, и кузнечный молот оббить можно.
Однако спорить с эльфом не стал – незачем. Всякому свое.
Глава III. Остранна. Переправа через Баразинбар.
К тому времени, как начало смеркаться, гному удалось все-таки хоть малость отдохнуть, хотя все равно спал тревожно. Вскидывался, смотрел на небо, на безмятежно посапывающего Хранителя, на неспящего эльфа – и снова нырял в неглубокую дрему. Теперь же, шагая под вялое ворчание хоббитов, Гимли немилосердно зевал в бородищу и невесело размышлял. Доразмышлялся до того, что вздохнул горестно: не с кем совет держать, ни батюшки рядом, ни иных Старейших, ни дядьки Даина. Сам, стало быть, разбирайся как знаешь.
Покосился даже на остроухого, как там, бишь, имечко его лесное? Помнил конечно, за две седмицы-то и не захочешь, а запомнишь. Уже даже воздуха в грудь набрал, да промолчал. Уж больно отрешенный у того был вид, будто в уме прикидывает, как из железа на квартерн три меча под человеческую руку отковать.
– Так, стало быть, думаешь, Самому Черному птички служат? – вопросил, словно бы продолжая разговор.
Эльф медленно повернул голову, посмотрел на него все тем же отсутствующим взглядом, и Гимли мысленно обругал себя. Нашел у кого спрашивать, уж лучше бы у хоббитов поинтересовался. Даром, что сидят в своих в земле выкопанных норах, а до эльфийского Ривенделла худо-бедно добрались. Авось и тут чего скажут. Проще-то, конечно, было бы Гэндальфа догнать да расспросить, однако материя все такая тонкая, что как-то вроде как и неловко у мага-то да про магию интересоваться. Гномьи мастера тоже владели словом, могущим сокрыть дверь в скале, запереть кровь, отворенную непослушным железом, заставить откликнуться потайные драгоценные жилы, да много еще чего. Однако жить с колдовства – это для сынов Дарина было чем-то навроде шутовства. Этакое то есть занятие, при котором на вопрос «А чем промышляешь?» стараются соврать что позаковыристее.
– Нет, не ему, – вдруг ответил эльф, и Гимли воззрился на него. – Это другая магия. Сам Черный, как ты его называешь, меняет суть живого. Его слуги были бы зубасты, ядовиты, шипасты – словом, ворон бы ты в них не признал. Эти же птицы служат обычному магу, который может заставить их выполнять свою волю, но не может менять их суть.
Тут уж Гимли совсем призадумался, однако поблагодарить не забыл. Отчего же «спасибо»-то не сказать, коли новое поведали, да все такое, о чем не один день размышлять надо. Это, стало быть, получается, что Гэндальф не один на свете маг. То есть все то, что Гэндальф на Совете про другого мага, какого-то там белого, говорил, Гимли со всем прилежанием выслушал. Выслушать-то выслушал, однако на бороду не намотал. Потому как решил: не касается это его. Ну не поладили двое, случается. Один другого в полон посадил, а тот возьми да сбеги. Тоже бывает, вот только его-то какое в том гномье дело? Ан, оказывается, этот самый белый не успокоился, птичек-то он послал злокозненных? Или не он, а еще какой другой? И точно ли такие уж они бедовые, может, просто мимо пролетали? И в ничем не занятой дурной голове тут же нарисовалось, как давешние вороны враждебному магу вот прямо сей момент все докладывают. Дескать, тащится некий отряд у подножия Великих Гномьих Пиков, и гном с ними заодно. Гимли мотнул головой: отродясь такого не бывало, чтобы сыны Дарина, врагов не увидемши, заранее трястись начинали. Это-то верно. Только вот маги – такая все материя, что и не знаешь, с какой стороны уязвить получится. У Гэндальфа бы выспросить, да только опять же, не подступишься ведь, не скажешь, дескать, почтенный, не подскажете ли, как вот этаких, как вы, пришибить можно, да так, чтобы понадежнее и с первого, чтобы значит, тычка.
Гимли тут же живо представил себе эту сцену и улыбнулся. Рядом едва заметно улыбнулся эльф, но этого, понятное дело, никто не увидел.
Полуразрушенные статуи, кое-где обрамлявшие их путь впереди, Гимли заметил давно. Сам-то давно бы дошагал, однако все вместе пока еще доползли. Сын Глоина безошибочно признал гномью работу – хотя каменные лица оплыли от времени и непогод, а шлемы поросли мхом и невысокими кустами.
Хотел было уже эльфа-то подначить, мол, статуи эти тоже твой народ вытесал, или как? Однако не стал, потому как настроения шутки шутить вообще не стало. Откуда-то будто сверху дохнуло холодом. Да не таким, какой бывает, когда до снеговых вершин поднимешься, а такой, который в склепе обитает. Одно слово – замогильный.
Эльф тоже приостановился, поднял лицо – в темноте Гимли видел только едва заметно лучащиеся глаза. Тут уж и сам прищурился, пытаясь разглядеть, чего ж там этакое летает, страх нагоняет. Отчего-то вспомнилась встреча на пустынной горной дороге. То есть не встреча конечно – праотец Махал защитил! – а тот всадник без лица, что мимо них проехал. Леденящий холод вдруг исчез, как не было, и гном, крепко уповая на тонкий слух лесного охотника, пробормотал:
– Это что ж такое было? Опять этот маг недобрый колдовство наводил?
Эльф снова помолчал – водилось за ним такое, видать, ответ обдумывал, чтобы чего лишнего не ляпнуть.
– Нет. Боюсь, это был посланец того, кого ты зовешь «Сам Черный».
– Чего-чего? – пробормотал невыспавшийся и плохо расслышавший эльфа Сэм, которому послышалось, что его окликнули.
Пришлось Гимли на ходу оправдываться тем, что обсуждал с эльфом сказания своего народа о горах, к которым они приближались. (Обсуждал. Он. С эльфом! Вот потеха-то...) Однако друг Хранителя не слишком гнома и слушал – его хозяин шел впереди, то и дело пропадая из виду, когда плотные тучи закрывали луну; а как только Сэм переставал его видеть, тут же принимался беспокоиться.
Когда они дошли до места очередной дневки, Гимли только вздохнул. Будь его воля – гнал бы спутников нещадно, чтобы миновали перевал седмицу тому назад, а то и раньше. Исконное гномье чутье подсказывало: по такой погоде через пики горные не пускаются – разве только от смерти бежать или смерти искать. Однако же никто его не спрашивал, а сам он не лез. Охранять взялся – вот и охраняй, а не лезь поперед всех, на то другие умники досужие найдутся. Устраиваясь поспать на жухлой траве, завернулся как следует в теплое и отменно легкое, из дома еще прихваченное одеяло из шерсти горных козлов. Эреборские мастерицы сопрягали такие одеяла всем людским рукодельницам на зависть, однако секретами делиться не спешили и продавать – никогда не продавали, какие бы барыши за дивную и удобную в пути тканину им не сулили. Вот и сейчас Гимли привычно порадовался. Сложенное – чуть более платка, а завернешься в него – будто рядом с камином улегся. Порядочным, гномьим, а не навроде того, что в эльфийских чертогах устроены. Вверх на поллиги, вглубь – хоть гуляй в нем, пламя до неба, а тепла так и нету почти. И зачем только ладили?
Гимли покосился на эльфа, невозмутимо устроившегося рядом и глядящего в светлеющее небо. Горы-то рядом, холодом дышат, повечеру проснешься – как бы не пришлось бородищу примерзшую от ворота отдирать. А этот в своих тонюсеньких тряпках улегся, будто на солнечной лужайке почивать будет.
Гимли повозился, поспорил с собой немного, потом все же обратился к соседу:
– Ты бы... укрылся чем, эльф, или вон под одеяло мое что ли рядом полезай, к вечеру ведь все инеем покроется.
В душе-то сказал себе, мол, ежели тугодумный этот с собой ничего теплого не взял – чего это Гимли с ним одеялом делиться должен? Однако не дело так все же. Поход – он поход и есть, дело общее делается.
– Спасибо, – легко отозвался эльф. – Я не замерзну.
Ну и не надо, не слишком-то и хотелось. Зато утром под бок к гному подкатился один из хоббитов, ну да что с ним делать – не гнать же.
А упрямый эльф так ничем и не укрылся. Ну и дурак.
Солнце сделало еще один оборот по небу, за спиной остались еще один ночной переход и дневная стоянка. Гимли мрачнел с каждым шагом. Когда под вечер, пользуясь тем, что морозная взвесь прятала дым, они развели костер – не столько горящий и греющий, сколько чадящий – Гимли знай себе откатывал в сторону недопрогоревшие уголья. Небось в горы лезут, а не на прогулку идут. Да еще и зимой, когда разумные странники горы-то эти самые за два дня пути поодаль обходят и не считают, что крюка дали. А уж ежели повелительная необходимость есть в горы-то карабкаться, так там тепло – первейшее дело. Вот только деревьев да кустов на этаких пиках для нерадивых странников не насажено, а камни гореть не приспособлены. А без огня, пожалуй, до утра не протянешь. Хорошо, человек из южного королевства Гондор сказал об этом вслух, и каждый взял с собой по вязанке хвороста. Эльф, искоса поглядывающий на молчащего мрачного гнома, тоже собрал оставшиеся уголья, которые неугомонный ветер все норовил раскатить по пригорью.
Вся суть гнома, вся память предков гнала его прочь от этого места. Камни почти не хранили своей исконной памяти о молодости этой земли, о ее Создателе. А от таких камней, пожалуй, дождешься лиха, да такого, что косточки бы хоть потом собрать да сказать, что легко отделалася.
Отряд, однако же, упорно двигался вперед. Гимли заметил, что легко ступающий эльф старался держаться между Хранителем и краем обрыва. С одной-то стороны, конечно, это дело – вдруг да потянет кольцо лиходейское хоббитскую шею прочь с узкой тропы? С другой стороны, Гимли отлично знал, как опасно в горах ходить по краю. Гору-то любить надо, льнуть к ней, как к жене ночью. А таких, удалых особо, гора и случайным камнем под обрыв отправить может, чтоб другим неповадно глупить было. Хотел было уже сказать, мол, отошел бы ты от края, пень лесной, да промолчал. Небось, не хоббит какой, озорство не избывший. Сам знает что делает.
Налетевший буран, однако же, живо заставил всех прильнуть к скале и вжаться в нее всем телом. Гимли, по правде если, едва удерживался от того, чтобы сказать: «Давайте взад повернем, не будет удачи сегодня, да и завтра – вряд ли. Другой путь искать надобно, потеряли вы, братцы, время, пока в гостях у эльфов прохлаждались, песенки слушали». Однако молчал, только в какой-то миг ухватил одной рукой шедшего рядом хоббита (так и не понял, кого, так залепил глаза летящий навстречу снег), другой рукой эльфа за худое запястье и приник с ними вместе к камню что было сил. И лишь через несколько мгновений сверху послышался глухой каменный смех – это прыгали вниз, ударяясь острыми боками о твердь, злобные валуны, норовящие сбросить незваных гостей да переломать им ребра. И, словно вторя им, раздался другой хохот. Не горный, глухой да гулкий, а визгливый, с подвывом – так хохотали бы орки, если бы видели их сейчас. Рука эльфа вздрогнула, стиснутая гномьей ладонью, и Гимли понял, что тот слышал то же самое. Осталось только уговорить остальных: людей, совсем видать оглохших, замерзших хоббитов и, самое главное, неугомонного мага, что дальше идти нельзя.
Однако люди, хоть и глухи да самонадеянны, а все же кой-что понимали. Боромир из Южного королевства Гондор первый сказал, вернее, прокричал, что хохочет и воет вовсе не ветер, а тот, кто наслал на них и снегопад этот, и летящие валуны. Остальные для вида с ним поспорили – как же, самое времечко-то выбрали. Пришлось даже и слово вставить, а то до утра бы распинались, что все храбрецы записные и не боятся ничего. Между прочим, Багровым Рогом Карадарас прозвали именно эльфы, и никак не за то, что гора была похожа на заздравный рог, залитый закатным багрянцем. В роду Гимли пересказывали, что гору нарекли так из-за сходства с турьими рогами, на которые неистовый зверь этот, как известно, может насадить противника, да и таскать на себе, пока тот не издохнет. А потом бросит, да еще и поверх потопчется.
Гимли потерял всякое терпение, ожидая, когда будет принято хоть какое-нибудь решение и можно будет не стоять тут и не мерзнуть.
Ждать, однако же, пришлось долго. Гимли так и держал за руку кого-то из хоббитов и эльфа. Хотел было повернуться и посмотреть, не Хранителя ли оберегает, потому как Фродо, по Гимлевым наблюдениям, тяжелее всех в походе приходилось. Не грех его и за спину себе задвинуть, укрывая от ветра да снега. Однако задвигать никого не пришлось. Рядом с ним обнаружился Мерри, до того тесно прижавшийся к Пину, что гном понял: ежели свалятся, так сразу оба. То есть держать, понятное дело, придется обоих. Уперся ногами покрепче и глянул в другую сторону, на эльфа. Под бородищей царапнуло намерзающим инеем.
Тонкие пальцы лесного жителя, покоящиеся в необъятной гномьей ладони, были все такими же ледяными, однако сам эльф вроде как никакого холода не замечал. Щурился, глядя куда-то сквозь снеговые заверти – то ли в темное небо, посылавшее в них жгучие стрелы, то ли наверх, выискивая новые камни, могущие расплющить неосторожных спутников.
Однако же движение гнома эльф приметил и встретился с ним глазами. Качнул головой, словно бы говоря, что совсем ему все происходящее не нравится, и не сползти бы им отсюда, пока все целы и спуск весь как есть не занесло. И Гимли был с ним в том всецело согласен. Вот только их, как водится, никто не спрашивал.
Глава IV. Баразинбар, дорога до Казад-Дума.
Внезапно Мерри куда-то рванулся, и перепугавшийся Гимли стиснул его ладонь так, что тот ойкнул. Оказывается, неугомонный хоббит вовсе даже не собирался падать, а протягивал Гимли чью-то фляжку. Сын Глоина хотел было уже воспротивиться: зачем это ему чужое, коли свое имеется?
Хоббит, однако, настаивал, и в завываниях бури гном разобрал что-то похожее на «...эндальф» и «..усно». Ладно, попробуем, что за колдовские напитки с собой маги во фляжках таскают.
Правильный гном, он ко всякому новому с опаской, потому как разное бывало, учены. Говорили прадеды – их, мол, предки глубоко в землю зарываться боялись и другим не заповедывали. Так нет же, зарылись. И такое, говорят, повылезло, что и обратно никак не упихаешь, пришлось вон целое царство бросать. Оттого Гимли и решил, что губы омочит интереса ради, а уж больше – ни-ни. Однако Гэндальфово питье оказалось одновременно и прохладным, и согревающим, и еще таким, будто только что убрал полнехонькую сковороду доброй еды. Потому изрядный глоток влился в глотку будто бы сам по себе.
Эльф от своей доли даже и не подумал отказываться, и вскоре тщательно завинченная фляжка вернулась обратно к магу за пазуху. Люди и Гэндальф порешили разжигать костер, и Гимли вновь едва удержался от того, чтобы назвать их недоумками. Какой костер, ежели уходить надо, ведь гневается гора, по своей ли воле или чужой волшебной. Однако снова промолчал. По просьбе мага они с эльфом вдвоем, прикрывая своими телами жалкую горстку трута, пытались высечь искру. Однако ни у Гимли, сызмальства привыкшего разводить открытый огонь, ни у эльфа так ничего и не получилось. Гном уже совсем было порешил, что виной тому чужое недоброе колдовство. Где же это видано, чтобы гном да не мог костра запалить, буран там или не буран.
Однако старый маг, видать, и сам понял, что дело нечисто. Тут-то Гимли и сподобился увидеть наконец истинное колдовство. Несколько непонятных слов – и волшебное сине-зеленое пламя полыхнуло едва не до неба. Все радостно придвинулись к огню, так что только и оставалось следить, чтобы кто особо ретивый не поджарил бы себе колено, локоть или иную какую телесную стать. «Ну а дальше-то что?» – хотел спросить Гимли. Дрова прогорят, но снег-то не растает. Или Гэндальф их тут решил поморозить хорошенько, чтобы потом этаким же пламенем горную тропу расчистить? Дескать, знай нас, магов. Вот только как бы от той горы, о которой недобрая слава издавна идет, ответа-то не дождаться. Да все такого, что ой как пожалеть придется.
Гимли старался отойти подальше – насколько вообще можно было отойти на узком каменном карнизе – чтобы подпустить к огню невысоких хоббитов, которые снег-то раз в дюжину лет, по их словам, видят. Люди переговаривались, дескать, придет рассвет, а с ним и облегчение какое, как будто бури только по ночам и бывают. Не утерпел, вмешался-таки, а то герои эти, глядишь, таки полезут по снегу да льду через вершины горные, словно другого дела у них никакого нету.
Слава Махалу, зады-то небось у всех подмерзли, так что спорить особо никто не стал. Вот только пока ждали да у огня грелись, обратную-то тропку тоже занесло, да так, что и гному по пояс, а уж хоббитам вообще до подбородка. Впрочем, ежели маг дрова сырые посохом своим запалил, так может и тут не оплошает? Сходные мысли, по всему видать, посетили и эльфа, который тут же предложил Гэндальфу расчистить всем путь своим огненным жезлом. Маг, как это водится за магами, завредничал, эльфа послал заковыристо – солнце разыскивать, а колдовать отказался. Дескать, снег – не дрова, гореть не будет. И то верно, одно дело кучку хвороста поджечь, а другое дело тропку растопить в лигу длиной. Кто ж признается, что силенок не хватает?..
Но вслух, конечно же, Гимли вновь ничего не сказал.
Когда люди наконец порешили действовать и отправились расчищать проход, эльф отправился следом, еще и мага уязвил. Дескать, найду солнце, раз уж сам Гэндальф повелел. Подсмеивался он при этом так, словно не мерз вместе со всеми, а в пиршественном зале Эребора восседал. Гимли усилием воли подавил желание стащить с себя сапог и запустить эльфу вслед, чтобы было неповадно зубоскалить, когда нормальные, не остроухие путники зубами дрожки отбивают. Однако сдержался, в который уж раз. Тем более что от эльфа, в отличие от многих других, в отряде прок был. В этом Гимли уже успел убедиться.
И не ошибся, хотя эльф особой скромностью не страдал и о своих подвигах рассказал сам, не то, ровен час, кто не заметит. Однако ж если б не эльф, люди бы сочли, что они оказались в ловушке. Про себя Гимли полагал, что как бы ни был суров Баразинбар, а его губить бы не стал, ну и спутников заодно. Потому что как ни злокозненны камни, а все же с гномами дальняя, но родня. Оттого и не удивился, когда в точности за ними перевал засыпало уже напрочь. Повинился только вслух, дескать, уходим уже, а молча-то прощения просил за спутников своих неразумных, да за себя, что ранее их не остановил.
Когда, наконец, решили сделать привал, гном почувствовал, что и до него добралась усталость. От холода ныли, кажется, все кости, и потому от второго глотка колдовского питья отказываться вовсе даже не стал. То ли от мороза, то ли от чудесного напитка, но все же в мозгах прояснилось у всех, и в горы решили больше не лезть. И на том, как говорится, спасибо. Только ежели не через горы, то их путь проляжет через Казад-Дум?
Сколько лет тому отсчиталось с тех пор, как дядька Балин подался в Морию с самыми отчаянными головами. И он, Гимли, едва не на коленях у папаши позволения выпрашивал с ними уйти. Тот, однако же, не дозволил. Дескать, и далеко, и молод еще. А главное, дело ратное не настолько превзошел, чтобы Балина сопровождать. С тех пор много камней успели вывезти из отвалов под Одинокой, а Гимли стал куда как ловок с секирой, однако же та стародавняя тоска не отпустила его и по сию пору. Оттого, вопреки обыкновению, громче всех высказался, мол, пойду в Морию всенепременно, вот только ворота бы отыскать.
Люди-то да эльф – им, конечно, кажется, что там, где эльфов нет, так всем хоть пропадай. А вот о том, что с ним, сыном Глоина, в одном отряде идучи, они у любого отпрыска Даринова колена могут приюта и помощи попросить – так ни один не подумал. Гимли такого-то говорить вслух уж не стал, ибо не дело хвалиться. Их род не болтовней славен, а делом. Вот как дойдут – так и увидят, что неспроста он тут с ними шагает... Путники, однако же, через морийские копи двигаться не рвались. Дескать, вот утро наступит, тогда и решим. Впрочем, Хранителю виднее, кольцо-то ему тащить, а не другому кому.
Вот только никто не собирался им давать спокойно отдохнуть до утра. Волчьего воя Гимли не особо-то испугался – видывали и не такое. Однако волки-оборотни – это, опять же, колдовством попахивает. Тут, само собой, куда как полезно, что маг с ними. Однако на мага надейся, а секиру наготове держи. В волках, оборотнях там или нет, Гимли не слишком-то разбирался, но твердо полагал, что хорошо отточенное железо в гномьих руках вряд ли придется им по душе.
Долго ждать не пришлось – первый волк, да огромный, в холке едва ли не в рост хоббита, изник меж камней, поводя глазами, словно бы выбирая, кем первым доведется подзакусить.
Маг, конечно же, на то и маг, чтобы против пакости всякой выступать. Ну если, конечно, это правильный маг, а не злыдень какой-нибудь. Однако когда Генлальф вышел вперед и торжественно представился волку, не иначе рассчитывая, что тот незамедлительно испугается и сбежит, поджав хвост, Гимли поневоле разобрал смех.
Волк, очевидно, решил, что маг с именем будет куда повкуснее, чем безымянный, и прыгнул вперед. Тут-то и пришел бы конец волшебнику, если бы эльф не спустил тетиву. Видать, тоже считал, что оружие-то, оно повернее волшебных словес будет, и изготовился заранее. Вот от метко пущенной стрелы волки и вправду разбежались, но по всему было ясно, что ненадолго.
Видать, и у зверей кое-что в голове имеется, потому как на следующий раз в атаку волки кинулись всем скопом. Думать стало некогда – Гимли знал рядом невысокликов, а среди них Хранителя, к которым тварей никак нельзя было подпускать. Над ухом вновь прозвенела тетива, где-то сбоку раздался оборвавшийся рык. Огромную смрадную пасть встретило лезвие секиры – ровно посеред. Удар вышел на славу: волк до половины перестал быть, рухнув к ногам окровавленной кучей меха и потрохов. Какой-то частью рассудка Гимли все ждал: когда же она придет, горячка боя, о которой любили порассуждать старшие? Он успевал замечать и новых волков, и ловко орудующих мечами людей, и даже мага, который вновь принялся размахивать жезлом. Видать понял, что без колдовства, пожалуй, тут они все и полягут.
Полыхнуло сразу и со всех сторон, по лезвию секиры прочертилась сияющая огненная кайма, и следующая тварь взвыла еще раньше, чем добрая сталь рубанула ее по боку. Завоняло паленой шерстью, едва не подпалив ему бороду вспыхнула пролетевшая мимо эльфийская стрела.
Гимли успел обрадоваться теплу и удивиться тому, что способен его замечать, и тут все кончилось. Невысокликам-хоббитам да и ему самому не довелось даже и похвастаться ратной добычей. Оба оборотня, рухнувшие у ног гнома, ровно как и другие, усеявшие вершину пологого холма, исчезли, словно бы истончившись и утянувшись следом за расстилающимся по равнине дымом. Опять колдовство.
Однако же ни дивиться оборотням, ни рассиживаться за завтраком было некогда. Теперь уже не только Гимли, но и все прочие мечтали поскорее укрыться за надежными морийскими вратами. Вот только указателей, как в Эсгароте близ рыночной площади, чтобы купцы заезжие не плутали, им тут никто не оставил.
Гимли, идя рядом с магом – а как иначе, коли в гномье царство направляются, да еще такое, которое его, Гимлева, рода самое что ни на есть исконное, – не столько интересовался, что там бормочет Гэндальф, сколько пытался ощутить скалы. Скалы долго помнят бегущую воду, однако расслышать их голос удалось далеко не сразу. Теперь уже Гимли вел своих спутников – поначалу вдоль русла, а потом, когда их путь преградило озеро, переплывать которое отчего-то никому не хотелось, в обход, по главной дороге.
Под озером камни молчали, и это было очень даже подозрительно. Если бы можно было перепрыгнуть узкую зеленоватую лапу, которой вода впивалась в сушу, Гимли бы так и сделал, но до того берега не допрыгнул бы не только он, но даже и эльф. Оттого гном первым шагнул в отдающую гнилью воду. Скользкое дно едва не заставило набрать бородищей ряски, однако камень, как водится, вовремя лег под ногу, помогая обрести опору. Следом за ним перебрались и другие.
Сын Глоина смотрел на стену, ощущая давнее колдовство. Эти камни говорили тысячей голосов. Они помнили его род, они узнавали его самого. Праотец Дарин ступал по этим камням, царственной своей рукой прорубал эти своды. Хотелось преклонить колено и возблагодарить Махала, но Гимли постеснялся. И вовремя, ибо маг не нашел лучшего момента, чтобы рассказать людям и хоббитам о том, что, дескать, были такие времена, когда даже эльфы с гномами дружили.
– Я ни разу не слышал, что эта дружба прервалась из-за гномов, – собственный голос прозвучал хрипло, и протянувшаяся было из завесы времени тень великого предка отступила.
Эльф, конечно же, не утерпел и ответил, дескать, эльфы тоже без вины в этаком деле. Ну да, особенно чей-то папаша, пень лесной.
В одном маг был прав: если и можно было найти еще менее подходящее место для пререканий, то для того стоило изрядно постараться.
Покамесь лучше бы им отыскать ворота, а отыскавши – еще и открыть. Что, как известно, когда с гномьей работой дело имеешь, не так-то и просто. Это только хоббитам, которые, по рассказам отца, норы себе копают в земле да прикрывают их сбоку круглой крышкой, кажется, будто всякая воротина, как овечий загон на ярмарке, отовсюду видна. Стена молчала, словно бы выжидала чего-то, а неразумным пришлось и объяснить даже, что не так-то просто распахнуть ворота, кои гномий мастер делал да слова заветные над ними сказал. Бывает ведь, всю жизнь свою гном положит, но уж что сделает – то века простоит, никакой убыли не претерпев. Потому как ежели в камень всю душу вложишь, тот камень крепче крепкого становится.
Тут, словно в древних сказаниях, разбежались по скале изящные завитки лунных рун, засеребрилась Даринова корона. А внизу, как водится, и имя мастера прописано – да будет пенно пиво его в чертогах Махала! Однако же без заклинания все равно войти не получится, а заклинания Гимли не знал. Карты морийские не раз рассматривал – и переходы, и залы громадные. Но вот чтобы заклинание там указано было, дескать, чтобы в царство великое гномье попасть, то-то молвить надобно – не было такого, Гимли бы помнил. Аж стыдно сделалось: да что же это, к стенам и воротам царствия предков привести сумел, а открыть не под силу?!
Люди вон паниковать начали, точнее один из них, из Гондорского королевства. Никому-то он не верил – ни Гэндальфу, ни гномьей работе, и эльфу бы, наверное, не поверил, да только тот с ним и парой дюжин слов едва перемолвился. Только что опять вот уговаривал всех через царствие его идти, хотя уж сто раз сказано было, что и далеко, и неудобно. Никак тоже выгоду свою имеет, без этого-то как же? Однако Гимли про себя твердо положил – пусть Боромир этот хоть двумя мечами разом машет, а к Хранителю он его не подпустит. Потому как до людских и эльфийских царствий ему, Гимли, и дела нет, а вот Эребор на поругание он не отдаст, пусть даже и голову за то сложит. Не для того Гору у дракона отвоевывали.
Пока человек пытался спрятать свой страх за возмущением и швырянием камней в гнилую воду, от которой Гимли инстинктивно держался подальше, маг снова и снова пробовал открыть дверь. Король-Бродяга, сразу видать – воин, меч тем временем почистил до блеска, а эльф просто наложил стрелу на тетиву и оглядывался кругом, ожидая, как и сам Гимли, подвоха от этого места.
И все-таки недостойным правнуком Дарина оказался он, Гимли, сын Глоина. Потому что честь открыть Морийские врата выпала не ему.
Да и откуда бы ему знать, как по-эльфийски звучит слово «друг»?
Обзорам:
продолжение в комментариях
Название: Несравненное право
Автор: Хильгрэль
Беты: Снарк, Ангулема
Размер: макси
Канон: Властелин Колец
Пейринг/Персонажи: Гимли, Леголас, Хранители
Категория: джен, броманс
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: первая часть похода Братства кольца глазами одного из Хранителей
Иллюстрации: клип "Братья по оружию" авторства OldWich
Примечание/Предупреждения: кинон не учитывается совсем, только канон. Название взято из стихотворения Н.С.Гумилева «Выбор». Текст задумывался как приквел к "Сковать последнее звено".
Комментарии: Написано на Фандомную Битву для команды JRRT 2014 в рамках ББ-квеста.
читать дальшеГлава I. Из Эребора в Ривенделл.
То, что бродить сейчас по дорогам весьма опасно, было понятно еще когда они выходили из Эребора. Уж коли Сарумановы посланцы и ко гномам начинают в гости наведываться, будто им тут так уж рады и меда наливают каждый раз, – тут держи ухо востро: значит, дряни всякой по свету шарится немало. Король Даин, давний отцов друг, а Гимлев воспитатель и наставник, щедро одарявший подопечного в иное время подзатыльниками и прочими объяснениями, приходящимися пониже спины, стоял насмерть. Дескать, обоих не пущу, потому как дело опасное, против черного мага затеянное, кто наперед сказать может, доведет ли вернуться? Видано ли, чтобы отец и сын оба в поход отправлялись, хотя бы и для дела так лучше было? Однако на своем настояли, и теперь шагали с папашей, обходя владения лесных эльфов десятой дорогой.
Не слишком-то часто гномам Одинокой Горы выпадала нужда переправляться через Туманные горы, однако и на таковой случай тракт особый через лес был проложен. А несколькодневная стоянка у Беорнингов после перехода через Черный лес хоть и была неоправданной, по мнению гномов, дороговизны, зато покой путников хозяева стерегли отменно, если, конечно, не лезть ночью за ворота. Пока дураков не находилось: кому после Чернолесья захочется приключений на бороды искать?
К Беорну отправились аж четверо: Дари Огниво, Мори, Труин и Холи. С гружеными поклажей пони, с новой кованой утварью и тканями, вышедшими из-под рук эсгаротских мастериц. Медвежьи оборотни, охраняющие свой край от всякого зла, были, конечно, изрядными скупердяями, но в хороших вещах толк понимали. Селение Беорнингов росло, нашлись и лихие девки, что пошли замуж за красавцев-молодцов, умеющих отращивать на себе медвежью шерсть. А где бабы – там и торговля, вот и шел небольшой отряд, пригибаясь под вековыми ветвями недобрых лихолесских вязов.
Еще трое, охраняя гремящую телегу с котлами, сковородами, клещами, плугами, косами, ножницами для овец и иными хозяйственными надобностями, прошли через весь Эсгарот и отправились по старому тракту к Рованионским кочевьям. Конечно, давно уж не кочевья там были, а поселения, однако жили тамошние небольшими деревушками по дюжине домов, оттого так до сих пор и прозывались кочевьями. Торговля с ними шла ни шатко ни валко, однако ж порой торговые гномы, не убоявшиеся дюжины седмиц кочевой жизни, привозили оттуда горючий камень, который кузнецы добавляли в варящуюся сталь. От этого камня лезвия обретали удивительный узор и особую прочность, а кровь словно бы соскальзывала с них, не присыхая к клинку.
Оба обоза призваны были отвлекать внимание лазутчиков и любопытствующих. Пусть тянутся следом да изо всех сил шпионят – куда это гномы подались, да за какой нуждой, да сколько прибыли выручат. И только они с отцом, изникнув из потайного хода, пустились на север, далеко обходя царство лесного короля и его извечных караульных, видящих и слышащих все, что только можно, а в особенности то, что не для их ушей и глаз предназначено. Даин настаивал на том, что узнать про их поход никто сторонний не должен. А уже если увидит их двоих – так не догадаться, что за нужда из дома погнала. Потому и отправились вдвоем, по-семейному, мало ли отчего отец с сыном в путь снарядились. На случай ночевок в постоялых дворах с любящими почесать языками путниками, ну и для других расспросов, был придуман изобилующий подробностями рассказ о славной гномке из рода, осевшего на Эттенмурсе после драконьего нашествия. Дескать, в прошлом году встретились на праздновании Даринова дня, теперь вот едет отец, везет подарки роду, будет просить девушку для сына. Едет с ним, понятно, и сын: точить ножи нареченной, ковать ажурные кольца к коснику, приглядываться. Чем не повод? И даров подходящих набрали – будет что продать, коли нужда возникнет, будет что показать, чтобы рассказ подтвердился, ну и, на худой конец, будет чем откупиться от рыскающих разбойников, кои с гномами, как известно, связываться не очень любят, потому как если уж гном берется драться, то, как и во всяком другом деле, до конца пойдет. Однако всякое случается, в особенности если гномов-то всего двое, а так и разойтись можно к обоюдной выгоде. Разбойникам – с гномьей работы браслетами (папаша, конечно, поскупился, и вместо настоящих сапфиров вправил в них турмалины), а им – продолжать путь, пока не упрутся в далекое эльфийское королевство, которое отец посетил еще в юности.
Глоин, конечно же, с королем Даином не спорил, в особенности касаемо того, что с живущими неподалеку лесными эльфами обсуждать свои трудности не пристало. Конечно, существуют в мире и торгуют помаленьку, и вроде как соседи, однако соседи соседям рознь. Это не то что Бранд, давний друг и исконный союзник. С остроухими и свои собственные уши надо держать востро. Глоин своего первого знакомства с эльфийским королем не забыл и, обходя Чернолесье, крюка дал куда большего, чем то требовалось для сохранения их перемещения в тайне. Гимли, наслышанный с детства рассказов папаши и его соратников о тюремном гостеприимстве невежды эльфийского короля, вполне был готов поверить Глоину на слово и проверять, не изменилось ли с тех пор что к лучшему, не жаждал совершенно.
Осторожности, однако, не теряли. Пусть и далеко на юге остался Дол-Гулдур, который гномы к ночи вообще старались не упоминать, однако зло может протянуть свои лапы куда как далеко. Шли не по тропам – рядом, карабкаясь по утесам так ловко, как делют это только прирожденные подземельщики. На дороги выходили только когда обойти уж совсем никак не выходило, или времени бы тот обход отнял седмицу не меньше. Тогда уж, ясное дело, сами шуметь старались поменьше, а вслушивались в каждый шорох. Оттого наверное, когда далеко позади застучали по камням подковы да забряцала упряжь, как бывает, если конь катает во рту невкусное грызло, – с дороги сошли и ухоронились надежно, в такой каменной ложнице, что хоть сверху в нее заглядывай, все одно ничего кроме темноты не увидишь, зато дорогу из-под нее видать как болванку посеред наковальни.
Показавшийся из-за поворота всадник словно бы никуда особо не спешил – поводья зацеплены за луку седла, руки вольно свисают, на голову капюшон надвинут. Однако, когда конь чуть повернулся, миновав очередной валун, обоих гномов пробрала дрожь. Под капюшоном всадника не было лица. Не сговариваясь, оба затаили дыхание и слились с камнем, как умеют только гномы, – и не зря. Там, где они свернули с тропы, конь чуть замедлил ход, а всадник (или его плащ) словно бы привстал в седле, что-то вынюхивая.
Родные камни укрыли, не выдали. Отец и сын еще долго боялись пошевелиться после того, как цоканье копыт утихло. После этакого вообще с дороги сошли, пробирались буреломами, подтягивали друг друга, скребли бородами по камням, загодя упрятав в заплечные мешки хорошие одеяния, в коих не будет стыдно предстать и перед мудрым эльфийским предводителем, и перед хоббитом по имени Бильбо, которого отец вспоминал как большого умельца во всем, что касается красиво одеться, сытно поесть и удобно устроиться.
Когда до Ривенделла осталось не более седмицы пути, пришлось вернуться на проторенные людьми и эльфами тракты. Во-первых, кругом потянулись поля и деревни, а обходить дороги по чужим посевам рискованно, можно и батогом поперек спины получить, да притом за дело. Во-вторых, являться к эльфам в грязном и ободранном о камни исподнем было уж никак невозможно, пришлось умыться в ручье, надеть пристойные одежды и шествовать чин по чину. И без того, по словам отца, в прошлый раз они всей компанией пожаловали в этот самый Ривенделл изрядно потрепанные путешествием и совсем не в том виде, в каком пристало бы являться гномам Даринова колена. В-третьих, по здешнему краю кто только не шлялся, а значит, и внимания особого они привлекать к себе не станут.
Тракты тут трактами-то и назвать было нельзя – так, дороги, по которым местные крестьяне возили продавать морковь и репу. Словом, когда сзади по подсыхающей после дождя грязи снова зачавкала копытами лошадь, оба гнома не слишком насторожились, попривыкли уже пропускать груженые с горкой телеги. Папаша все же обернулся и его перекосило так, что Гимли волей-неволей пришлось посмотреть, чего он там углядел, неужто тот кошмар безликий и сюда сунулся?
За ними верхом на крупном мышастом жеребце ехал эльф, самый настоящий эльф, каких нередко можно встретить в Эсгароте. В одеждах цветов Лесного королевства, при снаряженном луке и длинном клинке за спиной.
Отец сделал вежливый поклон, и Гимли последовал его примеру. Эльф спешился, точнее, просто соскользнул с конской спины (на которую был наброшен небольшой затканный цветами и листьями ковер, никакого седла и в помине не было) и поклонился в ответ.
После обмена любезностями, в котором Гимли на правах младшего, а значит, молчащего, пока старшие в роду говорят, участия не принимал, учтивый эльф предложил проводить уважаемых соседей и оказать им всяческую помощь и защиту на время пути. Папаша принялся вежливо отказываться, намекая на деликатность их дела (о сватовстве пришлось умолчать, ибо по этой дороге можно было ходить свататься только к эльфам или людям), просил передавать поклоны повелителю Чернолесья, из чего Гимли умозаключил, что встретившийся им эльф с самим лесным королем на короткой ноге. В общем, после всех любезностей, эльф все же вскочил обратно на своего коня и ускакал вперед, неким образом умудряясь не слишком разбрызгивать вокруг себя грязь.
Из ругани отца Гимли понял, что эльф этот – наверняка Трандуилов соглядатай, и они дали на несколько дней крюк к югу, чтобы сбить остроухого с толку.
Ривенделл Гимли не понравился. Папаша-то, как пришли, исправно ворчал себе под нос, но у него с этим местом свои воспоминания связаны, и не так чтобы сплошь радужные. Гимли попытался понять, что же не нравится ему самому, а потом понял – хрупкость.
Слишком тонкие при своей высоте колонны, слишком непрочные своды, да еще и деревянные, того и гляди завалятся. Или вот, например, ворота. Гимли с одного удара мог бы их свалить, наверное. Вот там, да, аккурат за этой зазубриной тюкнуть секирой хорошенько – и готово.
Понятно, не тюкал – являл вежество, кланялся эльфийским стражам, те кланялись в ответ.
Дивное место, конечно, хотя и непривычное. Много воды – и вся на виду. Этак и листья налетят в нее, и всякая дрянь вроде мух нападает. А пить потом как – каждую мурашку вычерпывать? Однако пили, и в стаканах эльфийского зеленого стекла Гимли ни одной мошки на просвет не обнаружил.
Тутошний король эльфов их обласкал, встретил, будто собственную родню. Однако когда уселись за первую же общую вечернюю трапезу, давешний случайный попутчик обнаружился напротив. К счастью, у него хватило ума не вспоминать встречу на дороге, потому гномы только кивнули ему, дождались ответного кивка и принялись за еду.
Тут уж не только Глоин принялся ворчать и убиваться, тут и у самого Гимли зашевелились в душе нехорошие подозрения. Потому, когда на Совете сынок приснопамятного Трандуила (Гимли уже успел выяснить, кто таков был этот эльф, и радости это ему, понятно, не прибавило) признался, что они упустили злодея, за которым половина Средиземья, высунув языки, бегала чтоб выловить, гном не удивился. А как только речь зашла о выборе спутников для Хранителя кольца, вскочил тут же, едва только увидел рядом с наследником славного Бильбо подозрительного остроухого. За сынком злокозненного Трандуила явно требовался присмотр. А уж зная, как жаден его отец к драгоценностям, не приходилось и сомневаться, что при любом удобном случае эльф протянет руку к колечку. Тут уж явно требовалось приглядеть самому, потому как Сауроновы посланцы Эребору и сейчас-то не в радость, а уж если соседи остроухие эту вражескую игрушку к себе притащат, тут-то небось вообще вся нечисть в гномьи ворота беспременно заглядывать начнет: вдруг да что интересное найдется.
Папаша, конечно же, сокрушался, однако отговаривать не стал – потому как такая же в точности мысль и его посетила. А ему самому уж странствовать не к лицу как-то, хоть и крепок по сию пору и телом, и разумом, слава Махалу. Гимли и так не слишком-то радовался от того, что папаше назад одному тащиться придется, однако тут уж, как говорится, и поделать ничего нельзя. Потому выслушивал родительские наставления и сетования, эльфийскую кузню посетил (на диво неплохую), подправил кольчугу да заточил клинки. Прочие походники изготавливались куда дольше, хотя оружия не ковали и жили на всем готовом. Однако же собрались и они, даже год кончиться не успел. Пора было прощаться с папашей и отправляться в путь. Король Даин ведь повелел поелику возможно все сделать, чтобы опасность отвратить, ну вот он и делает.
Глава II. Равнина перед Мглистыми горами. Остранна.
Доселе Гимли не так-то много и приходилось странствовать, почитай, в юности из Железных гор в Эребор, да досюда дошел с папашей – вот и все путешествия. Потому как все то, что за три дня пути окрест Эребора объезжать приходилось, так то родное и знакомое, какие ж это странствия? Однако пока с папашей до эльфийского Ривенделла добирался, вроде как и в жизнь путевую втянулся, и немало лиг за день они оставляли позади, даром, что невеликого роста по сравнению с некоторыми долговязыми и длинноногими вроде эльфов да людей. Вот и теперь душа прямо рвалась вперед: покрывать расстояния ровным неутомимым гномьмим шагом. Да только приходилось приноравливаться к самым малым участникам их похода, и еще недовольства ими, недотепами медлительными, не казать.
Первые дни Гимли отчаянно боялся заговорить с хоббитами, потому как беспременно тянуло посюсюкать и дать сбереженный кусочек сахару. Доселе с почтенным Бильбо да с его племянником беседовал только папаша, отчего выходило большое облегчение. Теперь же самому приходилось присматриваться и приглядываться всячески: что за народец такой, какого нраву?
Через пару дней пути он нашел себе место рядом с Хранителем кольца и его другом. Во-первых, оба не слишком-то большие любители поговорить, а сие – достоинство великое. Потому как двое других невысокликов трещали беспрерывно, как сойки, отчего даже и гномья голова, которая с камнем в прямом родстве, вполне себе начинала гудеть, как с изумлением успел убедиться Гимли. Во-вторых, рядом с ним уж точно никакой лиходей, остроухий, к примеру, не подкрадется и вражеское сокровище не уведет. А в третьих, Сэммиум, друг Хранителя, показался Гимли самым разумным из четырех невысколиков. Небось, успел подумать и о еде, и о теплом укрывище, и о носках, и о соли, и даже о табачке. С таким-то и дело приятно иметь, и в долгом пути веселее, не то что с некоторыми лесными пнями, которым будто бы и есть-пить как не надобно.
Сопровождавший их эльф, по правде, тоже не был особым болтуном. Или шел неподалеку бесшумно, как ходят охотники, скрадывая дичь, или говорил вполголоса с людьми или магом. От них всех Гимли держался подальше, хотя Гэндальфа-то, конечно, видел и знал, да и как не знать, коли он в Эребор хоть раз в дюжину лет да наведается. А как наведается – так и начинается потеха: лучшее пиво с дядькой Даином, папашей и прочими из Компании повыпьют, все прокурят, куролесят до утра так, что вся Гора ходуном ходит. Да вот только отец про мага этого много чего такого рассказывал, что Гимли себе на бородищу мотал. Дескать, с ним никакого особого обращения не надобно, кроме одного: держаться подальше. Потому как только ему на глаза попадись, а там вовсе забудешь за чем шел и побежишь его волю выполнять. Вон, кольца-то злодейского Хранитель грустный идет, глаз не поднимает. Уж наверняка не мечтал всю жизнь о таком, чтобы к самому черному врагу в пасть тащиться, да еще и врага этого украшеньице любимое на себя навесить. Так что ежели Гэндальф что от Гимли хотел узнать – гном отвечал со всем почтением. А чтобы самому подойти – нет уж, благодарствуем, и тут неплохо.
Тот из людей, кто вел их по расстилающейся до гор равнине, был королевского рода, хотя и сущий бродяга на вид, даже хоббиты его Бродяжником величали. Однако Гимли одного такого еще в отрочестве повидал, короля, ушедшего за своим королевством, и королевство это добывшего. Пока шли приглядывался и к человеку – как идет, да как караул несет, да как вглядывается-вслушивается в степные отзвуки. Интересно ведь, каковы люди древней королевской крови бывают. Присматривался, одобрительно хмыкал в бороду, выходило, что с этим вполне можно дело иметь – не маг какой, колдовать да чары наводить, прямой человек и благородству не чужд.
Другой из людей, воин из далекого Гондора, не нравился гному почти также, как и эльф. Однако если эльф хотя бы вел себя вежливо, хоть и отстраненно, как оно и полагается не любящим друг друга соседям, вынужденным сохранять видимость добрых отношений, то этот человек с самого начала похода делал вид, что гнома вообще не существует. Подходил к хоббитам, заговаривал с ними, разглядывал, как диковину какую. Пялился и на эльфа, расспрашивал того об эльфийском житье-бытье, рассматривал оружие, которое эльф ему, впрочем, в руки не дал. Отговорился, что эльфийские, дескать, клинки, привыкают к одним рукам. Гимли только усмехнулся в бороду: оно конечно да, нечего каждому встречному-поперечному проходимцу оружие лапать. Но вот поверить в то, что эльф может слышать металл своего клинка, – это уж слишком будет. Не гном небось, а самый что ни на есть остроухий, которому положено травки-цветочки, козявок там всяких ведать, а вовсе не сталь. Гимли даже придумал, что ответить надоедному человеку, ежели тот захочет и его секиру к руке прикинуть. Однако тот с гномом знаться не пожелал и секиру не выпрашивал, ну так сын Глоина в свою очередь из-за этого вовсе не опечалился. Невелика честь – этакие знакомства для гнома его рода.
После двух седмиц пути хоббиты начали жаловаться, дескать, спать холодно, лежать жестко, горы все еще во-о-он где, а еды свежей и вкусной нет как нет. Гимли отмалчивался: его самого две недели на ногах утомить не могли, да и хлебово Хранители проворили вполне по гномьим меркам съедобное. К тому же горы приближались, хотя далеко не так быстро, как ему бы хотелось. В отличие от некоторых своих спутников, гном знал, что впереди их ожидают не какие-нибудь там холмы в три гномьих роста, которые за полдня перевалить можно не запыхавшись, а исконное царство его народа. Оттого, видать, и прибавлялось бодрости.
Все-таки странные они все существа, что люди, что хоббиты. Говорят о каких-то там картах, когда ориентиры у них, можно сказать, перед носом поставлены, не промахнешься. Прислушался, как хоббиты у волшебника выспрашивали, дескать, что за горы, да и вмешался. Каждую гору по имени назвал, чтобы не думали, будто гномы утратили память о славных деяниях прошлого. А уж когда узнал, что и Келед-Зарам доведется увидеть, тут и вовсе загордился. Славен тот из гномов, кто заглянет в священное озеро, удачу принесет и себе, и всей семье своей. Так что не так уж и зря в поход этот пустился, а то, по правде сказать, успел про себя пару раз подумать, что отряд вполне себе и без гнома бы как-нибудь обошелся.
Ну и эльф, конечно же, промолчать не смог. А то как это вдруг гном решился о славе да величии своего народа молвить? Тут же припомнил, дескать, в стародавние времена вот на этом самом месте жили эльфы, да не просто жили, а еще и наделяли жизнью камни вокруг. Гимли-то смолчал конечно, только усмехнулся криво. Невежливо перебивать говорящего, да только не могли эльфы в камень жизнь вдохнуть, не приспособлены они потому как к такому делу. А вот то, что гномы, с коими эльфы те давно исчезнувшие во времена далекие дружили, камни этой земли узнали да услышали – это да, это он и так знал, без эльфийских побасенок.
Хотел было уже просто украдкой двум хоббитам на ухо рассказать, а потом посмотрел на измученное строгое лицо Хранителя, на его спотыкающегося друга, да и промолчал. До того ли им в таких-то тяготах?
Как стали устраиваться на дневку, эльф отчего-то вдруг рядом оказался. Облюбовал себе куст, склонивший ветви чуть не до земли, да и улегся поверх тех ветвей. Между прочим, куст был колюч изрядно, однако лесного эльфа, видать, трогать не стал. Гимли только позавидовал мельком: самому-то пришлось разложиться на жесткой мерзлой землице. Конечно, об гномью кольчугу какие хочешь колючки пообломаются, но вдруг одна особо зловредная таки меж звеньев влезет? Нет уж.
Сон однако не шел. Поначалу все косился на незваного соседа, а потом и вовсе подтянул секиру поближе, так-то вроде и на душе спокойнее. Хоббиты-то, понятно, те еще путники: как улеглись, тут же давай похрапывать.
Эльф что-то пробормотал себе тихонько под нос, но Гимли, никак не могущий поймать сон за хвост, приподнялся на локте.
– Что?
– Плохо.
Гном подождал еще немного, однако эльф, видать, решил, что все сказал, больше объяснений не надобно. Пришлось переспрашивать, а то ведь и заговаривать не стоило. Кто его, лесовика, знает, может чует что на эльфийских этих землях?
– Что плохо-то?
Остроухий задумался, посмотрел, не щурясь, на взобравшееся на средокрестие небосвода солнце и, наконец, разродился:
– Плохой день. Нельзя спать.
Гимли подумал, покосился на Короля-Бродягу, смолившего свою тонкую трубочку и спать, видимо, в самом деле не собиравшегося. По всему выходило, что прав эльф, есть что-то этакое, в воздухе словно разлито. Так перед обвалом бывает: тишина – аж в собственных потрохах бурчание слышно.
– Так скажи им, – Гимли мотнул головой туда, где устроились люди и маг.
Эльф снова умолк. Экий тупой попался, по полдня каждую фразу обдумывает. Или просто не хочет с гномом беседы вести, презрение выказывает. Все у них, лесных этих, с подвывертом.
Гимли раздосадованно фыркнул и уже собрался было отвернуться, как дождался наконец и ответа.
– Не стоит. Не я веду отряд, а маг и следопыт с Севера. Нехорошо лезть с непрошенными советами.
Гимли призадумался. Сколько он эльфов знал, их подобные церемонии не слишком-то и волновали. Вот не сказать чего соседям или там соратникам просто потому, что нечего другому кому от эльфийских способностей выгоду получать – это да, завсегда пожалуйста. Но промолчать из-за уважения к другим народам – это уж вряд ли. Нашел дурака. Уж рассказывал бы побасенки свои кому другому, но только не гному из-под Одинокой Горы.
Вслух-то Гимли спорить не стал, кивнул только, дескать, понял все. Встретился на миг с серыми глазами эльфа, а в глазах тех такой прищур, словно вот-вот стрела следом полетит.
Тьфу, пропасть.
Подумал еще и загадал себе, что как солнце над Зиракзигилом окажется, разбудит Сэма. На всякий случай, а то мало ли, коли есть чего опасаться – двое караульных всяко лучше, чем один. Однако придумать оказалось, как водится, куда как проще, чем выполнить. Хоббит не желал просыпаться ни на покашливание, ни на хруст веток, ни на громыхание фляги. Даже Арагорн обернулся, смерил Гимли недовольным взглядом, мол, шуметь-то перестань, чай не дома за семью запорами прохлаждаешься. Тогда Гимли изловчился и довольно сильно пнул любящего подавить щеку хоббита в лодыжку. Тот храпеть перестал, приподнял голову, и Гимли тут же притворился спящим, даже обух секиры под щеку вдвинул, дескать, почивает со всем усердием.
Слава Махалу, разумный Сэм не заснул снова, а потащился к человеку беседовать да спрашивать, чего это вокруг так тихо, да что за облака на горизонте. Гимли косился на спящего Хранителя, готовый, ежели чего, вставать на защиту. Однако вставать-то как раз и не пришлось. Сильная рука вдруг цапнула за подкольчужник на шивороте и дернула, только и успел, что секиру с собой ухватить. Под звеньями кольчуги проскрипели камешки, и он почти что свалился на так и не проснувшегося хоббита. Сверху, поскрипывая, навалились ветки кустарника, и эльф оказался рядом, юркнувший в тесноту под кустом, извернувшись змеей.
Гимли озирался, ища лиходейство, однако никакой вражеской поступи не услышал. Через миг налетело хлопанье крыл, хриплое карканье, и эльф, держащий лук поперек, так что тот почти упирался в гномью грудь, наложил стрелу и оттянул тетиву.
Гном не стал спрашивать, чего это за вороны такие особые, что от них хорониться надо. Потом, как минует – тогда и поинтересоваться можно. Передвинулся только еще, чтоб хоббита совсем уж собой прикрыть, да секиру ухватил поудобнее. Там, где колдовство замешано, чего угодно дождаться можно. Кто его знает, чего это за птички, может, такие злодеи, каковых и свет не видывал.
Вороны, однако, нападать не стали, пронеслись над кустами, покружились, да и дальше полетели. Рядом с ним выдохнул эльф, а Фродо так и не проснулся.
Раз уж под одним кустом сидели да напару обороняться изготовились, решил Гимли тут и разузнать у эльфа, чего за чудеса такие с птичками этими. Однако тот гномьего вопроса на сей раз ждать не стал.
– В этих птицах черная магия. Они – глаза и крылья зла, понимаешь?
Гимли спорить не стал, кивнул осторожно, потому как шипы на кустах никуда не подевались, хотя их не ранили, не иначе эльфийским чудом. Леголас пристально посмотрел на ветви, и они ощутимо вздрогнули, словно бы выпрямляясь под его взглядом. Гимли уселся поудобнее, покосился на эльфа и вытащил трубочку, собираясь ее набить.
– Они не вернутся? – решил все-таки выспросить, а то ж дело известное – только затянешься, всенепременно какая-нибудь пакость случится.
– Нет, – грустно качнул головой Леголас. – Они не увидели нас троих, однако увидели прочих. Этого достаточно.
– И что теперь будет? – Гимли набил табаку, придавил пальцем и придирчиво оглядел чашечку трубки с одного бока, а потом с другого.
– Ничего, – спокойно ответил эльф. – Пойдем дальше и примем свою судьбу.
По гномьему разумению выходило, что судьбу надо вовсе не принимать, а ковать ее, как булатную сталь, об которую, как известно, и кузнечный молот оббить можно.
Однако спорить с эльфом не стал – незачем. Всякому свое.
Глава III. Остранна. Переправа через Баразинбар.
К тому времени, как начало смеркаться, гному удалось все-таки хоть малость отдохнуть, хотя все равно спал тревожно. Вскидывался, смотрел на небо, на безмятежно посапывающего Хранителя, на неспящего эльфа – и снова нырял в неглубокую дрему. Теперь же, шагая под вялое ворчание хоббитов, Гимли немилосердно зевал в бородищу и невесело размышлял. Доразмышлялся до того, что вздохнул горестно: не с кем совет держать, ни батюшки рядом, ни иных Старейших, ни дядьки Даина. Сам, стало быть, разбирайся как знаешь.
Покосился даже на остроухого, как там, бишь, имечко его лесное? Помнил конечно, за две седмицы-то и не захочешь, а запомнишь. Уже даже воздуха в грудь набрал, да промолчал. Уж больно отрешенный у того был вид, будто в уме прикидывает, как из железа на квартерн три меча под человеческую руку отковать.
– Так, стало быть, думаешь, Самому Черному птички служат? – вопросил, словно бы продолжая разговор.
Эльф медленно повернул голову, посмотрел на него все тем же отсутствующим взглядом, и Гимли мысленно обругал себя. Нашел у кого спрашивать, уж лучше бы у хоббитов поинтересовался. Даром, что сидят в своих в земле выкопанных норах, а до эльфийского Ривенделла худо-бедно добрались. Авось и тут чего скажут. Проще-то, конечно, было бы Гэндальфа догнать да расспросить, однако материя все такая тонкая, что как-то вроде как и неловко у мага-то да про магию интересоваться. Гномьи мастера тоже владели словом, могущим сокрыть дверь в скале, запереть кровь, отворенную непослушным железом, заставить откликнуться потайные драгоценные жилы, да много еще чего. Однако жить с колдовства – это для сынов Дарина было чем-то навроде шутовства. Этакое то есть занятие, при котором на вопрос «А чем промышляешь?» стараются соврать что позаковыристее.
– Нет, не ему, – вдруг ответил эльф, и Гимли воззрился на него. – Это другая магия. Сам Черный, как ты его называешь, меняет суть живого. Его слуги были бы зубасты, ядовиты, шипасты – словом, ворон бы ты в них не признал. Эти же птицы служат обычному магу, который может заставить их выполнять свою волю, но не может менять их суть.
Тут уж Гимли совсем призадумался, однако поблагодарить не забыл. Отчего же «спасибо»-то не сказать, коли новое поведали, да все такое, о чем не один день размышлять надо. Это, стало быть, получается, что Гэндальф не один на свете маг. То есть все то, что Гэндальф на Совете про другого мага, какого-то там белого, говорил, Гимли со всем прилежанием выслушал. Выслушать-то выслушал, однако на бороду не намотал. Потому как решил: не касается это его. Ну не поладили двое, случается. Один другого в полон посадил, а тот возьми да сбеги. Тоже бывает, вот только его-то какое в том гномье дело? Ан, оказывается, этот самый белый не успокоился, птичек-то он послал злокозненных? Или не он, а еще какой другой? И точно ли такие уж они бедовые, может, просто мимо пролетали? И в ничем не занятой дурной голове тут же нарисовалось, как давешние вороны враждебному магу вот прямо сей момент все докладывают. Дескать, тащится некий отряд у подножия Великих Гномьих Пиков, и гном с ними заодно. Гимли мотнул головой: отродясь такого не бывало, чтобы сыны Дарина, врагов не увидемши, заранее трястись начинали. Это-то верно. Только вот маги – такая все материя, что и не знаешь, с какой стороны уязвить получится. У Гэндальфа бы выспросить, да только опять же, не подступишься ведь, не скажешь, дескать, почтенный, не подскажете ли, как вот этаких, как вы, пришибить можно, да так, чтобы понадежнее и с первого, чтобы значит, тычка.
Гимли тут же живо представил себе эту сцену и улыбнулся. Рядом едва заметно улыбнулся эльф, но этого, понятное дело, никто не увидел.
Полуразрушенные статуи, кое-где обрамлявшие их путь впереди, Гимли заметил давно. Сам-то давно бы дошагал, однако все вместе пока еще доползли. Сын Глоина безошибочно признал гномью работу – хотя каменные лица оплыли от времени и непогод, а шлемы поросли мхом и невысокими кустами.
Хотел было уже эльфа-то подначить, мол, статуи эти тоже твой народ вытесал, или как? Однако не стал, потому как настроения шутки шутить вообще не стало. Откуда-то будто сверху дохнуло холодом. Да не таким, какой бывает, когда до снеговых вершин поднимешься, а такой, который в склепе обитает. Одно слово – замогильный.
Эльф тоже приостановился, поднял лицо – в темноте Гимли видел только едва заметно лучащиеся глаза. Тут уж и сам прищурился, пытаясь разглядеть, чего ж там этакое летает, страх нагоняет. Отчего-то вспомнилась встреча на пустынной горной дороге. То есть не встреча конечно – праотец Махал защитил! – а тот всадник без лица, что мимо них проехал. Леденящий холод вдруг исчез, как не было, и гном, крепко уповая на тонкий слух лесного охотника, пробормотал:
– Это что ж такое было? Опять этот маг недобрый колдовство наводил?
Эльф снова помолчал – водилось за ним такое, видать, ответ обдумывал, чтобы чего лишнего не ляпнуть.
– Нет. Боюсь, это был посланец того, кого ты зовешь «Сам Черный».
– Чего-чего? – пробормотал невыспавшийся и плохо расслышавший эльфа Сэм, которому послышалось, что его окликнули.
Пришлось Гимли на ходу оправдываться тем, что обсуждал с эльфом сказания своего народа о горах, к которым они приближались. (Обсуждал. Он. С эльфом! Вот потеха-то...) Однако друг Хранителя не слишком гнома и слушал – его хозяин шел впереди, то и дело пропадая из виду, когда плотные тучи закрывали луну; а как только Сэм переставал его видеть, тут же принимался беспокоиться.
Когда они дошли до места очередной дневки, Гимли только вздохнул. Будь его воля – гнал бы спутников нещадно, чтобы миновали перевал седмицу тому назад, а то и раньше. Исконное гномье чутье подсказывало: по такой погоде через пики горные не пускаются – разве только от смерти бежать или смерти искать. Однако же никто его не спрашивал, а сам он не лез. Охранять взялся – вот и охраняй, а не лезь поперед всех, на то другие умники досужие найдутся. Устраиваясь поспать на жухлой траве, завернулся как следует в теплое и отменно легкое, из дома еще прихваченное одеяло из шерсти горных козлов. Эреборские мастерицы сопрягали такие одеяла всем людским рукодельницам на зависть, однако секретами делиться не спешили и продавать – никогда не продавали, какие бы барыши за дивную и удобную в пути тканину им не сулили. Вот и сейчас Гимли привычно порадовался. Сложенное – чуть более платка, а завернешься в него – будто рядом с камином улегся. Порядочным, гномьим, а не навроде того, что в эльфийских чертогах устроены. Вверх на поллиги, вглубь – хоть гуляй в нем, пламя до неба, а тепла так и нету почти. И зачем только ладили?
Гимли покосился на эльфа, невозмутимо устроившегося рядом и глядящего в светлеющее небо. Горы-то рядом, холодом дышат, повечеру проснешься – как бы не пришлось бородищу примерзшую от ворота отдирать. А этот в своих тонюсеньких тряпках улегся, будто на солнечной лужайке почивать будет.
Гимли повозился, поспорил с собой немного, потом все же обратился к соседу:
– Ты бы... укрылся чем, эльф, или вон под одеяло мое что ли рядом полезай, к вечеру ведь все инеем покроется.
В душе-то сказал себе, мол, ежели тугодумный этот с собой ничего теплого не взял – чего это Гимли с ним одеялом делиться должен? Однако не дело так все же. Поход – он поход и есть, дело общее делается.
– Спасибо, – легко отозвался эльф. – Я не замерзну.
Ну и не надо, не слишком-то и хотелось. Зато утром под бок к гному подкатился один из хоббитов, ну да что с ним делать – не гнать же.
А упрямый эльф так ничем и не укрылся. Ну и дурак.
Солнце сделало еще один оборот по небу, за спиной остались еще один ночной переход и дневная стоянка. Гимли мрачнел с каждым шагом. Когда под вечер, пользуясь тем, что морозная взвесь прятала дым, они развели костер – не столько горящий и греющий, сколько чадящий – Гимли знай себе откатывал в сторону недопрогоревшие уголья. Небось в горы лезут, а не на прогулку идут. Да еще и зимой, когда разумные странники горы-то эти самые за два дня пути поодаль обходят и не считают, что крюка дали. А уж ежели повелительная необходимость есть в горы-то карабкаться, так там тепло – первейшее дело. Вот только деревьев да кустов на этаких пиках для нерадивых странников не насажено, а камни гореть не приспособлены. А без огня, пожалуй, до утра не протянешь. Хорошо, человек из южного королевства Гондор сказал об этом вслух, и каждый взял с собой по вязанке хвороста. Эльф, искоса поглядывающий на молчащего мрачного гнома, тоже собрал оставшиеся уголья, которые неугомонный ветер все норовил раскатить по пригорью.
Вся суть гнома, вся память предков гнала его прочь от этого места. Камни почти не хранили своей исконной памяти о молодости этой земли, о ее Создателе. А от таких камней, пожалуй, дождешься лиха, да такого, что косточки бы хоть потом собрать да сказать, что легко отделалася.
Отряд, однако же, упорно двигался вперед. Гимли заметил, что легко ступающий эльф старался держаться между Хранителем и краем обрыва. С одной-то стороны, конечно, это дело – вдруг да потянет кольцо лиходейское хоббитскую шею прочь с узкой тропы? С другой стороны, Гимли отлично знал, как опасно в горах ходить по краю. Гору-то любить надо, льнуть к ней, как к жене ночью. А таких, удалых особо, гора и случайным камнем под обрыв отправить может, чтоб другим неповадно глупить было. Хотел было уже сказать, мол, отошел бы ты от края, пень лесной, да промолчал. Небось, не хоббит какой, озорство не избывший. Сам знает что делает.
Налетевший буран, однако же, живо заставил всех прильнуть к скале и вжаться в нее всем телом. Гимли, по правде если, едва удерживался от того, чтобы сказать: «Давайте взад повернем, не будет удачи сегодня, да и завтра – вряд ли. Другой путь искать надобно, потеряли вы, братцы, время, пока в гостях у эльфов прохлаждались, песенки слушали». Однако молчал, только в какой-то миг ухватил одной рукой шедшего рядом хоббита (так и не понял, кого, так залепил глаза летящий навстречу снег), другой рукой эльфа за худое запястье и приник с ними вместе к камню что было сил. И лишь через несколько мгновений сверху послышался глухой каменный смех – это прыгали вниз, ударяясь острыми боками о твердь, злобные валуны, норовящие сбросить незваных гостей да переломать им ребра. И, словно вторя им, раздался другой хохот. Не горный, глухой да гулкий, а визгливый, с подвывом – так хохотали бы орки, если бы видели их сейчас. Рука эльфа вздрогнула, стиснутая гномьей ладонью, и Гимли понял, что тот слышал то же самое. Осталось только уговорить остальных: людей, совсем видать оглохших, замерзших хоббитов и, самое главное, неугомонного мага, что дальше идти нельзя.
Однако люди, хоть и глухи да самонадеянны, а все же кой-что понимали. Боромир из Южного королевства Гондор первый сказал, вернее, прокричал, что хохочет и воет вовсе не ветер, а тот, кто наслал на них и снегопад этот, и летящие валуны. Остальные для вида с ним поспорили – как же, самое времечко-то выбрали. Пришлось даже и слово вставить, а то до утра бы распинались, что все храбрецы записные и не боятся ничего. Между прочим, Багровым Рогом Карадарас прозвали именно эльфы, и никак не за то, что гора была похожа на заздравный рог, залитый закатным багрянцем. В роду Гимли пересказывали, что гору нарекли так из-за сходства с турьими рогами, на которые неистовый зверь этот, как известно, может насадить противника, да и таскать на себе, пока тот не издохнет. А потом бросит, да еще и поверх потопчется.
Гимли потерял всякое терпение, ожидая, когда будет принято хоть какое-нибудь решение и можно будет не стоять тут и не мерзнуть.
Ждать, однако же, пришлось долго. Гимли так и держал за руку кого-то из хоббитов и эльфа. Хотел было повернуться и посмотреть, не Хранителя ли оберегает, потому как Фродо, по Гимлевым наблюдениям, тяжелее всех в походе приходилось. Не грех его и за спину себе задвинуть, укрывая от ветра да снега. Однако задвигать никого не пришлось. Рядом с ним обнаружился Мерри, до того тесно прижавшийся к Пину, что гном понял: ежели свалятся, так сразу оба. То есть держать, понятное дело, придется обоих. Уперся ногами покрепче и глянул в другую сторону, на эльфа. Под бородищей царапнуло намерзающим инеем.
Тонкие пальцы лесного жителя, покоящиеся в необъятной гномьей ладони, были все такими же ледяными, однако сам эльф вроде как никакого холода не замечал. Щурился, глядя куда-то сквозь снеговые заверти – то ли в темное небо, посылавшее в них жгучие стрелы, то ли наверх, выискивая новые камни, могущие расплющить неосторожных спутников.
Однако же движение гнома эльф приметил и встретился с ним глазами. Качнул головой, словно бы говоря, что совсем ему все происходящее не нравится, и не сползти бы им отсюда, пока все целы и спуск весь как есть не занесло. И Гимли был с ним в том всецело согласен. Вот только их, как водится, никто не спрашивал.
Глава IV. Баразинбар, дорога до Казад-Дума.
Внезапно Мерри куда-то рванулся, и перепугавшийся Гимли стиснул его ладонь так, что тот ойкнул. Оказывается, неугомонный хоббит вовсе даже не собирался падать, а протягивал Гимли чью-то фляжку. Сын Глоина хотел было уже воспротивиться: зачем это ему чужое, коли свое имеется?
Хоббит, однако, настаивал, и в завываниях бури гном разобрал что-то похожее на «...эндальф» и «..усно». Ладно, попробуем, что за колдовские напитки с собой маги во фляжках таскают.
Правильный гном, он ко всякому новому с опаской, потому как разное бывало, учены. Говорили прадеды – их, мол, предки глубоко в землю зарываться боялись и другим не заповедывали. Так нет же, зарылись. И такое, говорят, повылезло, что и обратно никак не упихаешь, пришлось вон целое царство бросать. Оттого Гимли и решил, что губы омочит интереса ради, а уж больше – ни-ни. Однако Гэндальфово питье оказалось одновременно и прохладным, и согревающим, и еще таким, будто только что убрал полнехонькую сковороду доброй еды. Потому изрядный глоток влился в глотку будто бы сам по себе.
Эльф от своей доли даже и не подумал отказываться, и вскоре тщательно завинченная фляжка вернулась обратно к магу за пазуху. Люди и Гэндальф порешили разжигать костер, и Гимли вновь едва удержался от того, чтобы назвать их недоумками. Какой костер, ежели уходить надо, ведь гневается гора, по своей ли воле или чужой волшебной. Однако снова промолчал. По просьбе мага они с эльфом вдвоем, прикрывая своими телами жалкую горстку трута, пытались высечь искру. Однако ни у Гимли, сызмальства привыкшего разводить открытый огонь, ни у эльфа так ничего и не получилось. Гном уже совсем было порешил, что виной тому чужое недоброе колдовство. Где же это видано, чтобы гном да не мог костра запалить, буран там или не буран.
Однако старый маг, видать, и сам понял, что дело нечисто. Тут-то Гимли и сподобился увидеть наконец истинное колдовство. Несколько непонятных слов – и волшебное сине-зеленое пламя полыхнуло едва не до неба. Все радостно придвинулись к огню, так что только и оставалось следить, чтобы кто особо ретивый не поджарил бы себе колено, локоть или иную какую телесную стать. «Ну а дальше-то что?» – хотел спросить Гимли. Дрова прогорят, но снег-то не растает. Или Гэндальф их тут решил поморозить хорошенько, чтобы потом этаким же пламенем горную тропу расчистить? Дескать, знай нас, магов. Вот только как бы от той горы, о которой недобрая слава издавна идет, ответа-то не дождаться. Да все такого, что ой как пожалеть придется.
Гимли старался отойти подальше – насколько вообще можно было отойти на узком каменном карнизе – чтобы подпустить к огню невысоких хоббитов, которые снег-то раз в дюжину лет, по их словам, видят. Люди переговаривались, дескать, придет рассвет, а с ним и облегчение какое, как будто бури только по ночам и бывают. Не утерпел, вмешался-таки, а то герои эти, глядишь, таки полезут по снегу да льду через вершины горные, словно другого дела у них никакого нету.
Слава Махалу, зады-то небось у всех подмерзли, так что спорить особо никто не стал. Вот только пока ждали да у огня грелись, обратную-то тропку тоже занесло, да так, что и гному по пояс, а уж хоббитам вообще до подбородка. Впрочем, ежели маг дрова сырые посохом своим запалил, так может и тут не оплошает? Сходные мысли, по всему видать, посетили и эльфа, который тут же предложил Гэндальфу расчистить всем путь своим огненным жезлом. Маг, как это водится за магами, завредничал, эльфа послал заковыристо – солнце разыскивать, а колдовать отказался. Дескать, снег – не дрова, гореть не будет. И то верно, одно дело кучку хвороста поджечь, а другое дело тропку растопить в лигу длиной. Кто ж признается, что силенок не хватает?..
Но вслух, конечно же, Гимли вновь ничего не сказал.
Когда люди наконец порешили действовать и отправились расчищать проход, эльф отправился следом, еще и мага уязвил. Дескать, найду солнце, раз уж сам Гэндальф повелел. Подсмеивался он при этом так, словно не мерз вместе со всеми, а в пиршественном зале Эребора восседал. Гимли усилием воли подавил желание стащить с себя сапог и запустить эльфу вслед, чтобы было неповадно зубоскалить, когда нормальные, не остроухие путники зубами дрожки отбивают. Однако сдержался, в который уж раз. Тем более что от эльфа, в отличие от многих других, в отряде прок был. В этом Гимли уже успел убедиться.
И не ошибся, хотя эльф особой скромностью не страдал и о своих подвигах рассказал сам, не то, ровен час, кто не заметит. Однако ж если б не эльф, люди бы сочли, что они оказались в ловушке. Про себя Гимли полагал, что как бы ни был суров Баразинбар, а его губить бы не стал, ну и спутников заодно. Потому что как ни злокозненны камни, а все же с гномами дальняя, но родня. Оттого и не удивился, когда в точности за ними перевал засыпало уже напрочь. Повинился только вслух, дескать, уходим уже, а молча-то прощения просил за спутников своих неразумных, да за себя, что ранее их не остановил.
Когда, наконец, решили сделать привал, гном почувствовал, что и до него добралась усталость. От холода ныли, кажется, все кости, и потому от второго глотка колдовского питья отказываться вовсе даже не стал. То ли от мороза, то ли от чудесного напитка, но все же в мозгах прояснилось у всех, и в горы решили больше не лезть. И на том, как говорится, спасибо. Только ежели не через горы, то их путь проляжет через Казад-Дум?
Сколько лет тому отсчиталось с тех пор, как дядька Балин подался в Морию с самыми отчаянными головами. И он, Гимли, едва не на коленях у папаши позволения выпрашивал с ними уйти. Тот, однако же, не дозволил. Дескать, и далеко, и молод еще. А главное, дело ратное не настолько превзошел, чтобы Балина сопровождать. С тех пор много камней успели вывезти из отвалов под Одинокой, а Гимли стал куда как ловок с секирой, однако же та стародавняя тоска не отпустила его и по сию пору. Оттого, вопреки обыкновению, громче всех высказался, мол, пойду в Морию всенепременно, вот только ворота бы отыскать.
Люди-то да эльф – им, конечно, кажется, что там, где эльфов нет, так всем хоть пропадай. А вот о том, что с ним, сыном Глоина, в одном отряде идучи, они у любого отпрыска Даринова колена могут приюта и помощи попросить – так ни один не подумал. Гимли такого-то говорить вслух уж не стал, ибо не дело хвалиться. Их род не болтовней славен, а делом. Вот как дойдут – так и увидят, что неспроста он тут с ними шагает... Путники, однако же, через морийские копи двигаться не рвались. Дескать, вот утро наступит, тогда и решим. Впрочем, Хранителю виднее, кольцо-то ему тащить, а не другому кому.
Вот только никто не собирался им давать спокойно отдохнуть до утра. Волчьего воя Гимли не особо-то испугался – видывали и не такое. Однако волки-оборотни – это, опять же, колдовством попахивает. Тут, само собой, куда как полезно, что маг с ними. Однако на мага надейся, а секиру наготове держи. В волках, оборотнях там или нет, Гимли не слишком-то разбирался, но твердо полагал, что хорошо отточенное железо в гномьих руках вряд ли придется им по душе.
Долго ждать не пришлось – первый волк, да огромный, в холке едва ли не в рост хоббита, изник меж камней, поводя глазами, словно бы выбирая, кем первым доведется подзакусить.
Маг, конечно же, на то и маг, чтобы против пакости всякой выступать. Ну если, конечно, это правильный маг, а не злыдень какой-нибудь. Однако когда Генлальф вышел вперед и торжественно представился волку, не иначе рассчитывая, что тот незамедлительно испугается и сбежит, поджав хвост, Гимли поневоле разобрал смех.
Волк, очевидно, решил, что маг с именем будет куда повкуснее, чем безымянный, и прыгнул вперед. Тут-то и пришел бы конец волшебнику, если бы эльф не спустил тетиву. Видать, тоже считал, что оружие-то, оно повернее волшебных словес будет, и изготовился заранее. Вот от метко пущенной стрелы волки и вправду разбежались, но по всему было ясно, что ненадолго.
Видать, и у зверей кое-что в голове имеется, потому как на следующий раз в атаку волки кинулись всем скопом. Думать стало некогда – Гимли знал рядом невысокликов, а среди них Хранителя, к которым тварей никак нельзя было подпускать. Над ухом вновь прозвенела тетива, где-то сбоку раздался оборвавшийся рык. Огромную смрадную пасть встретило лезвие секиры – ровно посеред. Удар вышел на славу: волк до половины перестал быть, рухнув к ногам окровавленной кучей меха и потрохов. Какой-то частью рассудка Гимли все ждал: когда же она придет, горячка боя, о которой любили порассуждать старшие? Он успевал замечать и новых волков, и ловко орудующих мечами людей, и даже мага, который вновь принялся размахивать жезлом. Видать понял, что без колдовства, пожалуй, тут они все и полягут.
Полыхнуло сразу и со всех сторон, по лезвию секиры прочертилась сияющая огненная кайма, и следующая тварь взвыла еще раньше, чем добрая сталь рубанула ее по боку. Завоняло паленой шерстью, едва не подпалив ему бороду вспыхнула пролетевшая мимо эльфийская стрела.
Гимли успел обрадоваться теплу и удивиться тому, что способен его замечать, и тут все кончилось. Невысокликам-хоббитам да и ему самому не довелось даже и похвастаться ратной добычей. Оба оборотня, рухнувшие у ног гнома, ровно как и другие, усеявшие вершину пологого холма, исчезли, словно бы истончившись и утянувшись следом за расстилающимся по равнине дымом. Опять колдовство.
Однако же ни дивиться оборотням, ни рассиживаться за завтраком было некогда. Теперь уже не только Гимли, но и все прочие мечтали поскорее укрыться за надежными морийскими вратами. Вот только указателей, как в Эсгароте близ рыночной площади, чтобы купцы заезжие не плутали, им тут никто не оставил.
Гимли, идя рядом с магом – а как иначе, коли в гномье царство направляются, да еще такое, которое его, Гимлева, рода самое что ни на есть исконное, – не столько интересовался, что там бормочет Гэндальф, сколько пытался ощутить скалы. Скалы долго помнят бегущую воду, однако расслышать их голос удалось далеко не сразу. Теперь уже Гимли вел своих спутников – поначалу вдоль русла, а потом, когда их путь преградило озеро, переплывать которое отчего-то никому не хотелось, в обход, по главной дороге.
Под озером камни молчали, и это было очень даже подозрительно. Если бы можно было перепрыгнуть узкую зеленоватую лапу, которой вода впивалась в сушу, Гимли бы так и сделал, но до того берега не допрыгнул бы не только он, но даже и эльф. Оттого гном первым шагнул в отдающую гнилью воду. Скользкое дно едва не заставило набрать бородищей ряски, однако камень, как водится, вовремя лег под ногу, помогая обрести опору. Следом за ним перебрались и другие.
Сын Глоина смотрел на стену, ощущая давнее колдовство. Эти камни говорили тысячей голосов. Они помнили его род, они узнавали его самого. Праотец Дарин ступал по этим камням, царственной своей рукой прорубал эти своды. Хотелось преклонить колено и возблагодарить Махала, но Гимли постеснялся. И вовремя, ибо маг не нашел лучшего момента, чтобы рассказать людям и хоббитам о том, что, дескать, были такие времена, когда даже эльфы с гномами дружили.
– Я ни разу не слышал, что эта дружба прервалась из-за гномов, – собственный голос прозвучал хрипло, и протянувшаяся было из завесы времени тень великого предка отступила.
Эльф, конечно же, не утерпел и ответил, дескать, эльфы тоже без вины в этаком деле. Ну да, особенно чей-то папаша, пень лесной.
В одном маг был прав: если и можно было найти еще менее подходящее место для пререканий, то для того стоило изрядно постараться.
Покамесь лучше бы им отыскать ворота, а отыскавши – еще и открыть. Что, как известно, когда с гномьей работой дело имеешь, не так-то и просто. Это только хоббитам, которые, по рассказам отца, норы себе копают в земле да прикрывают их сбоку круглой крышкой, кажется, будто всякая воротина, как овечий загон на ярмарке, отовсюду видна. Стена молчала, словно бы выжидала чего-то, а неразумным пришлось и объяснить даже, что не так-то просто распахнуть ворота, кои гномий мастер делал да слова заветные над ними сказал. Бывает ведь, всю жизнь свою гном положит, но уж что сделает – то века простоит, никакой убыли не претерпев. Потому как ежели в камень всю душу вложишь, тот камень крепче крепкого становится.
Тут, словно в древних сказаниях, разбежались по скале изящные завитки лунных рун, засеребрилась Даринова корона. А внизу, как водится, и имя мастера прописано – да будет пенно пиво его в чертогах Махала! Однако же без заклинания все равно войти не получится, а заклинания Гимли не знал. Карты морийские не раз рассматривал – и переходы, и залы громадные. Но вот чтобы заклинание там указано было, дескать, чтобы в царство великое гномье попасть, то-то молвить надобно – не было такого, Гимли бы помнил. Аж стыдно сделалось: да что же это, к стенам и воротам царствия предков привести сумел, а открыть не под силу?!
Люди вон паниковать начали, точнее один из них, из Гондорского королевства. Никому-то он не верил – ни Гэндальфу, ни гномьей работе, и эльфу бы, наверное, не поверил, да только тот с ним и парой дюжин слов едва перемолвился. Только что опять вот уговаривал всех через царствие его идти, хотя уж сто раз сказано было, что и далеко, и неудобно. Никак тоже выгоду свою имеет, без этого-то как же? Однако Гимли про себя твердо положил – пусть Боромир этот хоть двумя мечами разом машет, а к Хранителю он его не подпустит. Потому как до людских и эльфийских царствий ему, Гимли, и дела нет, а вот Эребор на поругание он не отдаст, пусть даже и голову за то сложит. Не для того Гору у дракона отвоевывали.
Пока человек пытался спрятать свой страх за возмущением и швырянием камней в гнилую воду, от которой Гимли инстинктивно держался подальше, маг снова и снова пробовал открыть дверь. Король-Бродяга, сразу видать – воин, меч тем временем почистил до блеска, а эльф просто наложил стрелу на тетиву и оглядывался кругом, ожидая, как и сам Гимли, подвоха от этого места.
И все-таки недостойным правнуком Дарина оказался он, Гимли, сын Глоина. Потому что честь открыть Морийские врата выпала не ему.
Да и откуда бы ему знать, как по-эльфийски звучит слово «друг»?
Обзорам:
продолжение в комментариях
@темы: Гимли, Джен, Дружба, Властелин колец, Леголас
-
-
09.11.2014 в 23:46Гимли, может быть, еще больше бы расстроился, что не довелось самому подобрать ключ к заклинанию, да только времени на все эти умствования у него не было. Такого, что повылезло из воды, он в своей жизни и не видывал никогда. Мелькнула было мысль, дескать, вот оно – великое Лихо Дарина, однако отогнал ее. Во-первых, это вот, затаившееся в озере, во времена расцвета Морийского царства уж точно там не обитало – чтобы гномы да позволили какой нечисти у самых собственных ворот благоденствовать? Да и озера того не было, потому как тракт подъезной располагался. Во-вторых, гадость эта снаружи плескалась, а великое Лихо по всем легендам откуда-то изнутри вылезло.
А в-третьих... В-третьих, Гимли упорно казалось, будто Балин отсюда давно ушел. Гном принимался себя уговаривать, дескать, Мория большая, может, Балин с дружиной вовсе в другом конце, а сюда и не ходят. К тому же на равнине волколаки рыщут, а у ворот этакая пакость сидит. Небось где с другой стороны тоже забот хватает. Но верилось, пусть даже и самому себе, с трудом. Своды Казад-Дума дышали пустотой и затаенной опасностью. Будь он один, он бы, пожалуй, не сунулся бы так открыто, чтобы через врата да с грохотом. Он бы снял сапоги да изник каким-нибудь потаенным ходом, и шел бы, не запаливая огня. Но магу, как водится, было виднее. Зато Гимли с изумлением услышал, что он теперь будет вместе с Гэндальфом отряд из Мории выводить. Ну что ж, он, по крайней мере, видел старые карты и слышал рассказы тех, кому когда-то их прадеды про величие Казад-Дума баяли.
Перекусили наспех и пошли. Пытался осознать – вот по тем же камням ступает, которые, может, Праотец Дарин когда-то топтал. Пытался – и не мог. Может, оттого, что величие, когда оно покрыто пылью, копотью и мышиным дерьмом, не кажется таким уж великим. Хотя хоббиты, озиравшиеся вокруг, порой тихонько ахали, когда в свете Гэндальфова посоха им открывался особенно высокий свод или затейливо вырубленная арка.
Когда непоседливые коротышки ворвались в старую караулку и – Создатель Махал уберег! – едва не рухнули в колодец, Гимли в который раз подумал, что совсем не понимает, зачем Гэндальфу понадобилось тащить с собой всех четверых хоббитов. Самого Хранителя и его слуги было бы вполне достаточно. Впрочем, будь его воля, Гимли бы и кольцо доверил другому кому. Хотя бы Королю-Бродяге, Арагорну. Уж тот-то человек бывалый, понимает, что не на прогулке. Небось уже бы к Мордору подходил...
Впрочем, кто их, магов, поймет. Вон, папаша сказывал, когда Гэндальф Торину – да будет пенно его пиво в чертогах Махала! – Взломщика, тоже хоббита, сосватал, тот чуть от злости не умер. Дескать, с магом только свяжись, потом хлопот не оберешься. Однако парень-то оказался вовсе не промах, так может и тут... Гимли мысленно махнул рукой: дела великих – они такие, дальше держишься – целее будешь. А то только пикни, тут же на тебя все повесят, и поделом, потому как решай все сам, коли такой умный. А коли не решаешь – так и молчи себе в бороду. Может, от тех хоббитов пользы куда как побольше, чем от некоторых длиннобородых, которые могли бы сподобиться карты древние и поприлежнее изучать. Мало папаша его драл, ох мало...
Пока Гимли наставлял и корил себя, один из хоббитов, конечно же, зашвырнул в колодец булыжничек. Оно и понятно: коли же есть дырка, а рядом с дыркой дурак, так всенепременно либо сам прыгнет, либо закинет туда что-нибудь.
А вот когда из дырки донеслось отчетливое постукивание молота, Гимли пробрала дрожь. По его мнению, при этих звуках следовало немедленно брать хоббитов за шкирки, или сажать на плечи, или еще что делать, но только удирать, да чем быстрее тем лучше. Великое Лихо Дарина – это вам не орки с волками. Это кое-что похуже, оттого и зовется у гномов Неизъяснимым, что описывать, что же это такое, некому было. Потому как после встреч с тем Лихом живых не оставалось. А гномов пока еще никто не упрекал, что воины никудышные.
Однако же перестуки молота притихли, сам он, как и всегда, промолчал, а кроме него, пожалуй, никто особо не испугался. Не потому, ясно, что все такие храбрые, а он один – трус разнесчастный, а потому, что не ведали, что страшиться-то надобно.
Хоббитов, кроме караульного Пина, а потом и людей, сморило одного за другим. Только эльф, устроившийся неподалеку от двери и положивший рядом снаряженный лук, не спал. Гимли подвинулся – секира скрипнула по камням.
– Не спишь? – шепот глох в закрытой караулке, но эльф с его чутким слухом наверняка услышал.
И точно, тот помолчал мгновение и отозвался:
– Откуда ты знаешь, что я не сплю?
Гимли даже опешил на миг.
– Ну, ты когда спишь, ты лежишь иначе, и вообще...
– Ты меня видишь?
Гимли призадумался. Посох Гэндальфа, освещавший им путь, мирно покоился прислоненным к стене и никакого света не давал. Коли не знаешь, что это – так палка палкой. Сам маг сидел рядом: не спал, а словно думал о чем-то. Но темнота при том стояла абсолютная, какая только и бывает в глубоких копях.
– Я не вижу, – задумчиво ответил Гимли. – Я просто чую камни... Ну, или в том месте, где камни есть...
Эльф повозился немного, придвинувшись ближе к гному. Гимли ощущал чужой локоть совсем близко от своего плеча.
– Эльфы видят в темноте, но это должна быть темнота леса, а не такая, как тут.
Локоть рядом с ним едва заметно вздрогнул.
– Тебе страшно? – спросил Гимли и едва не ухватил себя за поганый язык. Поди ему самому кто скажи, мол «страшно тебе», так и по зубам за такое одарить можно. Разругаются сейчас, и хорошо, ежели только разругаются.
Но эльф просто молча кивнул в темноте, и Гимли увидел, ощутил этот его кивок.
– Там, где камни, хорошо вам, гномам, – словно бы оправдался Леголас. И Гимли, хоть тут тресни, никак не мог в этих его словах найти хоть какой-нибудь ущерб для чести гномьего рода. – А эльфы должны видеть звезды над собой...
Гимли хотел было сказать, что уж лучше небось под землей и камнями да без звезд, чем со звездами, но на Карадрасе насмерть замерзнуть. Потом вспомнил, что эльфу холод был нипочем, и промолчал. Да и через Карадрас все равно не пройдешь. И спешить опять же надо. Однако ничего не ответить было бы невежливо, и Гимли попытался придумать что-нибудь. Вот только придумалось не сразу – не силен он был в изъяснениях, и эльф тем временем заговорил снова.
– Знаешь, я ведь был в Эреборе сразу после войны с посольством. Там были почерневшие стены, поломанные колонны и смердело драконом, но такого... не было.
Гимли, попавший в Эребор через несколько лет после Битвы пяти армий, еще помнил, как чинили старые и прорубали новые чертоги. Но драконом, понятно, там уже не смердело, а пахло как подобает справному жилью. Хлебом и печевом, деревом и железом. А здесь, кстати, и разрушений было поменьше, все ж не дракон здоровенный крушил все вокруг. Сюда бы гномов хорошую ватагу, да через пару лет тут бы не узнать было стены эти. И все же... все же он понимал, о чем говорит эльф. Видно, поэтому и поведал то, о чем ранее умолчал.
– Я как этот перестук услышал, сразу подумал, что бежать бы отсюда...
И ощутил, как эльф в темноте кивнул головой.
– Здесь зло... И боюсь, мы разбудили его.
Гимли повернулся туда, где караулил у входа бестолковый младший из хоббитов.
– Если бы не он, это случилось бы как-то иначе, – защитил Леголас недоумка.
Гимли спорить не стал, хотя мог бы сказать: если бы всякий знал, где золото в землице лежит, и шахты бы рыть не понадобилось. Сиречь, кто ж его знает, как бы чего могло бы быть.
Но не сказал. Вместо этого повозился, достал одеяло, хотя по его меркам в Казад-Думе было вполне даже тепло, и укрыл эльфа и себя. Что ж поделать, ежели эти остроухие такие уж нежные. Да и вину какую-то Гимли чувствовал, все же он самому Дарину потомок, а значит, местная нечисть ему не то чтобы вовсе чужая.
Эльф успокоился не сразу, но все же Гимли услышал, что тот задышал ровнее и, кажется, перестал наконец трястись.
-
-
09.11.2014 в 23:53Однако пришлось вскочить и объяснить глупому, кто вел здешних гномов, да чем был славен праотец Дарин.
Хоббит, правда, Песнью заинтересовался, но в свою сторону: вопросил, не остались ли тут алмазы. Гимли стало смешно – он и сам был таким... лет так пятьдесят назад, когда кузнечное или рудное дело казались куда как интереснее деяний прошлого. Дурак был, молодой. И этот туда же.
Отвечать Гимли не стал, просто улегся обратно на свое место. Эльф повернулся – в темноте верхних ярусов, где в толще камня были прорублены окна наружу, к Леголасу вернулась его способность видеть в потемках, а вместе с ней и обычная любознательность.
– Не знал, что ваш народ слагает такие красивые песни, Гимли, – сказал он, подпирая голову локтем и нависая над вытянувшимся гномом. Концы длинных волос мели по каменной крошке пола.
– Откуда бы тебе, – лениво отозвался Гимли. – Мы поем на пирах, и когда чужих нет рядом, а не каждый день...
«... Как вы, эльфы, которых пивом не пои, только дай спеть что-нибудь да позаунывнее», – мог бы еще добавить сын Глоина, но не стал.
Леголас же услышал свое:
– А мы, значит, тебе не чужие?
Гимли засопел:
– Надо же было объяснить этому... ничего не знающему, словно вчера родился, что такое Казад-Дум...
– И даже то, что песню твоего народа услышал эльф, тебя не смутило, – продолжал подсмеиваться Леголас.
– Это не тайная песнь, ничего такого в ней нет, – попытался оправдаться Гимли и скорее ощутил, чем услышал, беззвучный смех эльфа. Буркнул только:
– Ложись уже, холодно!
И ощутил, как к спине прижалась чужая узкая спина.
«Вот же чучело лесное», – подумал Гимли, впрочем, без обычного раздражения. Гэндальф рассказывал хоббитам о мифриле, плечам было тепло, и Гимли заснул бестревожным сном, каким только и может спать правильный гном, зная вокруг себя изрядную толщу родного камня.
Проснуться довелось под утро, от того, что эльф шевельнулся. Ощутил на плече чужие легкие пальцы, мол, все в порядке, прости, однако глаз не закрыл. Хранитель, чей кон выпал дежурить, выглядел бледным и испуганным, и Леголас сменил его пораньше. Однако устроился не там, где сидел хоббит – у западной арки, а почти посредине, откуда видно было разверстые зевы всех переходов. С таким караульным, пожалуй, можно и вправду поспать, и Гимли, завернувшись в одеяло, снова провалился в сон.
Наутро Гимли наконец решился и поведал Гэндальфу то, над чем размышлял все время их перехода через Казад-Дум: Балин до Мории не дошел. Невесть почему: то ли сгинул где с дружиной, то ли еще что, но хоть какие-нибудь следы он должен был оставить, а следов таковых покамест им не попадалось.
Однако поторопился.
То, что они нашли могилу, Гимли понял сразу. Вот только храбрости подойти и прочитать, кто же там похоронен, ему не хватило. Маг сделал это за него. А Гимли вспоминал отцовского друга, в свое время еще уговаривавшего отца отпустить его, Гимли, пойти с ним... Вот, значит, как окончился тот поход. Глоин, милостью Махала, всегда отличался рассудительностью и рисковать попусту не любил. Так что из-за этой папашиной рассудительности он, Гимли, сейчас жив. Потому как в том, что предводитель пал, а Балинова дружина сберегла себя и не вступила в бой, за него мстя, Гимли не верил. Да и быть-то такого не могло. А значит, судьба ему была бы тут лежать – но не выпала.
Однако и искать, где пали Балиновы ближники, не пришлось – все тут упокоились, в каменном чертоге, как и полагается правильным гномам. Ибо праотец Махал завещал «из камня выйти и в камень тот обратиться, когда руки устанут держать кузнечный молот».
Гэндальф нашел книгу, которую вел Ори, и Гимли, заглядывая под локоть высокому магу, понял, что должен всенепременно вернуться домой живым. Ибо кроме него некому будет рассказать родичам павших о судьбе близких. И не споют о них песни, не проводят светлые души пенным пивом...
Хотел было уже попросить эльфа, мол, ежели так доведет, что в родимую сторону один вернешься, уж не сочти за труд в Эребор заехать, однако и слова вымолвить не успел. Камень тяжко содрогнулся под ногами, и гном, движимый инстинктом опасности, исходящим от камня предупреждением, увидел в конце коридора орочью нечисть, стремглав несшуюся к их укрывищу.
У них не было времени ни отступить, ни решить, что им делать. Прорва орков – поначалу гному показалось, что их куда как много, потом он понял, что просто некоторые из них были крупнее обычного что ли – рванулась на них, словно бы метя осквернить могилу гнома, чьи следы на камнях поганые твари и вылизывать были недостойны! Секира Гимли свистнула над могильной плитой, потому к ее подножию орк свалился уже без ног, и Гимли немедля его прикончил. Другой орк, кривой на один глаз, уже тянул из ножен толстую, загнутую саблю, однако эльфийская стрела вонзилась ему точнехонько между глаз.
– А ну не моги моих ворогов убивать, своих что ли нету! – рявкнул было Гимли, но в ту же минуту другой орк, раза в полтора больше предыдущих, вломился сквозь ветхую дверь и с размаху метнул копье в Хранителя.
Гимли и сам не ожидал, что ему станет так больно, когда он увидит, как этот хоббит, взваливший на себя самую тяжкую ношу, хрипя, сползает на залитый черной орочьей кровью пол. Он закрыл собой могилу Балина, твердо порешив вражью нечисть сюда не допускать. Прочие могут идти – он и один надолго задержит орков и умирающего Фродо оборонит, как раз времени хватит, чтобы прочие до ворот добежали и треклятое колечко унесли..
Однако у прочих было совсем другое мнение. Арагорн подхватил хоббита, а ему самому выбрать такую почетную смерть тоже не дали. Сильные худые руки эльфа ухватились за него так, будто бы эльф в пропасть падал и за Гимли зацепился, вот и держится теперь в последней надежде.
– Уйди! – с ненавистью прохрипел гном. – Иди с ними!
Орки еще боялись сунуться, но гном уже слышал за дверью мерзкое шуршание их шагов и шепот на тарабарском наречии.
– Нет! Или я останусь здесь, с тобой!
Вот только эльфа ему тут и не хватало.
– Ты с ума сбрендил! – рявкнул Гимли, отпихивая эльфа. – Отрыщь, болячка лесная!!!
Тот не ответил – ответил его лук. Широкий двузубый наконечник стрелы пригвоздил к дверному косяку особенно храброго – или особенно наглого – орка. Потом эльф повернулся к нему, и Гимли даже не понял, в какой именно момент его унесло от Балиновой могилы и выкинуло на лестницу в обнимку с эльфом. Люди прикрыли дверь, и маг, встав подле нее, тут же велел всем шустро идти вперед. За дверью и впрямь словно бы что-то происходило, однако магия – дело такое, от которого лучше всего держаться подальше. Только в самом низу спуска Гимли вспомнил, что Летопись похода Балина осталась там, в усыпальнице. Подумывал вернуться, однако маг уже бежал, догоняя их, и новости о сильном противнике, повстречавшемся ему, были не слишком-то утешительными. Сзади спешил эльф, словно подгонял его, и по его лицу было понятно, что он никоим образом не намерен позволять Гимли вернуться обратно.
-
-
10.11.2014 в 00:02К вящей радости Гимли, Хранитель из хоббитов оказался жив. Однако Гимли все чаще поглядывал на мага – выглядел тот и вправду не особо бодрым, и гном старался держаться поближе: подхватить или плечо подставить, коли нужда в том возникнет. По лестницам в копях пробираться – это не по базару в пригожий денек гулять и по сторонам глазеть.
В конце-концов, маг уселся прямо посреди коридора. Наверное, свалился бы, если бы Гимли не успел подхватить его и под локоть, осторожно опустить на пол. Заодно попробовал вызнать – что ж это за ворог новый за ними устремился? Маг ответил без уверток – видно, понимал, что гном не из праздного любопытства спрашивает, а Неизъяснимого Лиха боится. Ну да он человек ученый, наверняка об этом поболе многих слышал. Однако, оно ли им попалось или не оно, маг так и не сказал, и Гимли только вздохнул. С одной стороны, вызнать бы, раз уж тут оказался с магом вместе, – что да к чему, да нельзя ли с этим самым Лихом как-нибудь совладать, а с другой стороны, не из любопытства же их сюда занесло, дело надо делать, а потому лучше бы дальше двигаться да создателя-Махала благодарить, что с Лихом тем поближе познакомиться не довелось. Может, оно уже издохло давно?
И все же им до сих пор сопутствовала невероятная удача, потому как почти дошли до выхода из Мории и даже повстречали неведомого противника, но не столкнулись с Неизъяснимым лицом к лицу, и никто из них не погиб.
Впоследствии Гимли частенько думал – не сглазил ли он себя и своих спутников этими мыслями. Говорят ведь мудрые: погоди ковкой хвастаться, покуда из кузни не вышел...
Ему первому довелось увидеть впереди пламя, однако отдохнувший маг гнал их дальше. Оно и понятно, назад дороги не было, а пламя-то что ж не потушить. А потушить не получится – так обойти можно.
Однако пламя-то пламенем, а вот догоняющие их орки с луками да узкий мост впереди – это куда как похуже. Маг велел ему бежать первым – тоже верно, ибо кто как не гном учует шатающийся камень или затаенную под твердью опасность? Пока они рядили, как лучше, эльф времени даром не терял, вскинул лук, готовясь поумерить орочий пыл.
И выронил стрелу.
Гимли, воззрившись на этакое диво, не сразу и понял, на что смотрел эльф, а когда понял...
Секира сама по себе выскользнула из рук, что-то закричал эльф, но смысл ускользнул от Гимли. Подпирая косматой головой в клочьях багрового – только платину плавить в жару – пламени сводчатый потолок с украшенными завитками колоннами, это смотрело на них. Огнистые угли-зрачки, сполохом огня – меч.
Вот и довелось узреть Великое Лихо...
Гимли закрыл лицо руками, вознося Праотцу молитву и прося прощения за то, что содеяли его сыны.
К вящему своему стыду, про спутников он в тот момент позабыл. А потом восхитился храбростью людей. Сначала потрескивание огня рассеял высокий и чистый звук – это Боромир протрубил в свой рог. А затем он даже сам не понял как, но уже бежал, прикрывая своей спиной в кольчуге несущихся впереди хоббитов.
Маг остался там, позади, и в этот момент Гимли готов был отхватить себе секирой глупую голову, которая о том маге смела думать плохо. Однако от него, как всегда, ничего не зависело. Он мог только сгрести хоббитов, пытаясь укрыть собой всех четырех и выглядывать из-под локтя эльфа, замершего с оттянутой до щеки тетивой. Арагорн и Боромир остались у края моста.
А дальше все случилось так быстро, что ни рванувшиеся люди, ни ухнувшая куда-то во тьму стрела, ни боевой клич Гимли «казад!», заглушенный грохотом падающих камней, уже не могли ничего изменить.
Гимли плохо помнил, как они выбрались из Казад-Дума. Остались только исконный, словно от предков пришедший ужас от встречи с Неизъяснимым, гибель Гэндальфа, павшего из-за давней жадности гномов, всхлипывающие хоббиты, потерянный взгляд эльфа, который как будто пересчитывал и пересчитывал их всех, словно ища и не находя мага... Они миновали бывшее Великое царство, но ни радости, ни гордости Гимли не испытывал. Только горечь и странную пустоту.
Сил оставалось только погрозить кулаком Баразинбару, из-за коварства которого они и направились в Казад-Дум. Он еще испросил у возглавившего их отряд Арагорна позволения подойти к Зеркальному Озеру и заглянуть в его гладь. Сколько гномов их рода, рассеявшихся по всему свету, мечтает хоть на миг увидеть священные воды. А он, негодный сын своего народа, что же, рядом будучи, мимо пройдет?
Арагорн позволил, и Гимли позвал с собой Фродо. Позвал не без умысла: гномы его рода верили, что глянувшего в Келед-Зарам будет сопровождать удача. Если, конечно, оный глянувший деяниями своими не отвратит праотеческий присмотр. Так, может быть, невысоклику-Хранителю хоть чем-то озеро да поможет? Фродо он об этом, конечно же, не рассказал. А то начнет уповать на удачу да и зевнет опасность какую. Нет уж...
Вместе с Фродо в Озеро заглянули и остальные хоббиты, однако Гимли порешил, что Праотцу от того ущерба никакого не будет, а делу польза. Кто его знает, как оно все обернется, если уж маг сгинул со всем своим волшебством.
Их отряд растянулся, следуя за Арагорном, и Гимли раз за разом натыкался взглядом на пустое место – там, впереди, где обычно размашисто шагал волшебник в своей смешной островерхой шляпе.
Эльф шел плечо к плечу – медом ему, что ли, тут помазано рядом с ним? И неустанно рассказывал о том, в какое прекрасное место они идут. Ну конечно, еще бы ему не быть прекрасным, ведь там же эльфы живут, в этом месте-то. Разве ж другие какие еще прекрасные места бывают, без эльфов чтоб, а..? Гимли мрачно отмалчивался, глядя только под ноги: ныло зашибленное где-то в пылу боя и побега колено, а еще страшно хотелось треснуть эльфа по макушке обухом секиры, чтобы умолк, да на подольше. Потому как тошно и не до него.
Гимли повеселел самую каплю, когда Арагорн заставил Фродо раздеться, и на хоббите обнаружилась мифриловая кольчуга отличного старого эреборского плетения. С такой кольчугой, пожалуй, хоббит и до Мордора дойдет, потому как ее пойди проткни еще. Другое дело, что этакого бойца можно запросто скрутить, кольчугу снять, ну а дальше уж обычным порядком. Однако такие мысли Гимли от себя старался гнать. На что они-то тогда все, особенно он сам, ежели кто угодно сможет до Фродо добраться? Не просто так небось рядом шагают, а? Вот то-то и оно.
После привала Гимли, надеясь отвязаться от эльфа, приотстал и шел последним. Потому как в самом деле боялся, что себя не сдержит, а свары затевать, когда очень может быть, что орки по пятам бегут, – распоследнее дело. К вящему изумлению Гимли, с ним рядом подрядился идти сам Хранитель. Ну да против его общества Гимли вовсе даже не возражал, это тебе не мелюзга хоббичья, гораздая на проказы. И не остроухий, слава Праотцу, отставший от него со своими эльфийскими побасенками.
Фродо – вот бедолага! – пожаловался, что то и дело слышит чьи-то шаги следом. Гимли честно вслушался, держа наготове секиру. Однако орки или еще злодеи какие тихо ходить не умеют, а если эльф крадется, к примеру, так этих шагов никакой гном не услышит. Не наделил своих детей Махал острым слухом потому как. Однако сын Глоина постарался успокоить Фродо как мог, а себе положил при случае с Леголасом перемолвиться. Эльфы, конечно, все с придурью, и этот не исключение, однако все же в Отряде идет, и не так чтобы уж бестолочь-то последняя. Ну и охотник вроде как, уж шаги-то услышит да крадуна учует, ежели и впрямь есть таковой.
Стена леса придвинулась почти вплотную, и Гимли поторопил Фродо. Конечно, эльфийский лес не благое какое место, однако все хранители уже там. То есть, ежели за ними впрямь кто следует, так уж всем отрядом-то Фродо получше оборонят.
-
-
10.11.2014 в 00:08Мысль о маге словно кованым сапогом прошлась по намозоленной душе, и Гимли перебил эльфа грубее, чем хотелось бы:
– А удалось ли эльфам отстоять-то свой край от Врага?
Конечно же, остроухий принялся его с жаром убеждать, дескать разумеется, а то как же иначе. Правда, признался, что не был тут долго – то есть по гномьим меркам несколько поколений сменилось, так следовало понимать? Однако Король-Бродяга успокоил. Помощи, сказал, от эльфов они не дождутся – кто бы сомневался! – однако злу тут не место. На том и порешили. Гимли, правда, никак не мог сказать, что на душе стало шибко спокойнее, но выбора, как и всегда, не было.
Гимли послушно перешел вместе со всеми заповедную эльфийскую речку. Может быть, гномье чутье не так создано, чтобы эльфийскую благость постигать, однако никакой особой радости не испытал. Портки вымочил на совесть, как в речке и полагается, – это да.
Выслушал балладу, которую им про эту самую речку поведал Леголас, и в который уже раз мысленно сплюнул. Вот ведь легенды у остроухих, а? И все про любовь: он ее полюбил, а она стала птицей, а он ее до сих пор любит, и оттого тут теперь водопад. Или поляна там. Или дуб вырос. Или другое: она его полюбила, а он взял и ушел в заповедные эльфийские земли. А она вместо того, чтобы плюнуть вслед тому, кто любить обещал да клятвы собственные преступил, убивалась-убивалась по нему, да так и совсем убилась. А на том месте, где убилась, известно что. Ну, что-нибудь, скала там или речка та же.
И было бы удивительно, если бы во всех страданиях эльфийской девы не оказались бы виноваты гномы. Услышав от Леголаса про лиходейство, пошедшее от гномов, Гимли стиснул рукоять секиры:
– Гномы не совершали никаких лиходейств!
Остроухий тут же пошел на попятную, дескать совершать не совершали, но все же вот из-за гномов то лиходейство повылезло, а через него дева и померла. Гимли мрачно смотрел в землю, ему хотелось плюнуть и уйти. Однако во всей эльфийской болтовне услышал одно полезное: те древние эльфы, которые из легенды-то, они на деревьях жили, потому как в этом эльфийском лесу деревья огромные водятся. Ради этого, пожалуй, стоило слушать заунывное эльфийское пение. Деревья потолще – это уже что-то. Закинуть туда хоббитов повыше, да эльфа, чтобы из лука с высоты целился, а его самого с людьми на нижние ветви. Встречать, значит, честь по чести, всех тех, кто еще на это самое дерево лезть вздумает.
Хоббиты, правда, в восторг не пришли. Вроде как вот еще – на дерево лезть, а спать там как? Гимли хотел было уже сказать, что под орочьими мечами у них зато сон куда как спокойный будет, а уж длинный... целую вечность проспать можно, пока еще Праотец всех обратно к жизни призовет. И то еще неизвестно, может, растяп-то этаких, которым сон милее жизни, оставит, где были. Потому как на что они ему, такие скудоумные? Пока Гимли все это придумывал, эльф просто насмешливо посоветовал хоббиту вырыть нору. Авось да убережет от орков.
Вот только хваленое эльфийское чутье завело их практически в плен. К эльфам, властителям этого самого леса.
«Ничего, – думал Гимли. – Эльфийский плен – это не страшно. Это не в орочий ужин превратиться или вообще в головешки, как... » Гимли передернуло, он вновь вспомнил о Гэндальфе, и тут только понял, что действительно не думал о гибели волшебника с того самого мига, как они перешли эту морготову эльфийскую речку, несущую благость, забвение и что-то там еще. Тьфу.
Гном недоверчиво хмыкнул и подергал за тонкую, но прочную лестницу, по которой Леголас и Хранитель с Сэмом лезли наверх, к эльфам в гости. «К друзьям», как сказал остроухий. Что-то верилось не очень. Может, кому они и друзья. А вот гному – это уж вряд ли. Небось живо припомнят, дескать гномы Лихо-то пробудили, а виноват в этом самолично он, сын Глоина, поскольку того же рода. А значит, топайте-ка откуда пришли, да лес наш десятой дорогой обойти не забудьте.
Гимли все поглядывал туда, где за пышными листьями кроны угадывалось какое-то сооружение. Не стоило, ох не стоило отпускать туда Хранителя с одним только слугой. Ну и что, что лесенку одной рукой порвать можно, а гномы отродясь по деревьям не лазали? Ничего, коли надобно, так и освоить можно. Арагорн пытливо глянул на него:
– Они не причинят вреда Фродо, не беспокойся.
– Почем ты можешь знать, – мрачно отозвался Гимли. – А вдруг?..
– Я знаю это место и тех, кто тут живет, – негромко сказал Король-Бродяга.
Гимли кивнул, дескать, верю тебе, однако остался стоять у ствола. И стоял, пока вниз не соскользнул эльф и не повел их с Арагорном и Боромиром к другому дереву. Пину и Мерри разрешили залезть наверх к Фродо. Гимли хотел уже было воспротивиться, но Арагорн качнул головой, что значило – молчи. Гимли подчинился, но душа успокоилась только когда услышал с соседней дэлони голоса всех четверых хоббитов.
Впрочем, эльфы проявили себя хозяевами учтивыми – ну, насколько вообще учтивыми могут быть приграничные стражи. Во всяком случае, одарили всех хорошим куском мяса, ноздреватым чуть влажным хлебом и деревянными чашами с водой – запивать. Гимли, конечно, предпочел бы добрый жбан пива, однако откуда же пиву на эльфийских трапезах взяться? И на том спасибо, что голодными не оставили. Или что не связали. Впрочем, быть может, люди и смогли бы сбежать бесшумно, но Гимли точно знал: только попробуй он ускользнуть по веревочной этой лестнице – свалится, да такого грохоту понаделает, что не только эльфы, сам Черный властелин от страха подпрыгнет в Мордоре своем.
Эльфы раздали всем одеяла – искусно сшитые вместе крашеные куски кожи и меха, мягкие и теплые. Гимли подумал-подумал, однако вытянул собственное, проверенное. Под эльфийскими-то штуками чего еще приснится. Эльф невозмутимо устроился рядом, закутавшись в край, который Гимли уже привык ему оставлять. Потом повозился, накрыл их обоих еще двумя эльфийскими одеялами, а то ветер-то в кроне гулял вполне себе преизрядный. А после того, словно сделав важное дело, почти мгновенно уснул, зарывшись носом в неизвестный гному мех. Гимли показалось, что стражники глядят на них с неимоверным изумлением. Сын Глоина успел еще подумать что-то вроде того, что в походе-то долгом чего только с путниками не случается. Однако мысль эта утекла, так окончательно и не родившись, зато приведя с собой удивительно крепкий сон.
-
-
10.11.2014 в 00:14Гимли уже успел по опыту узнать о своем спутнике, что ежели эльф ложился рядом, то не шевелился до утра. А если шевелился, значит, либо кон пришел в караул идти, либо вовсе глаза надо быстренько продирать, потому как опасность какая. Оттого и теперь проснуться выпало до света потому только, что рядом тихонечко завозились. Гимли тут же приоткрыл глаза и огляделся. Сквозь неплотно пригнанные доски дэлони в едва нарождающемся свете утра виднелся уходящий вниз ствол и вроде бы как трава под ним. Лететь далековато, ежели вниз грохнешься, да. Леголас тем временем легонько тронул его за плечо, мол, не о чем беспокоиться, а после заглянул за край платформы, держа в руке лук. Вид у него был на диво бодрый, будто бы и вовсе не спал.
Сын Глоина за время похода попригляделся к эльфийскому сну. Все-то у них не по-гномьи, и спят-то они не как нормальные гномы или там люди на худой конец, а с открытыми глазами. То есть вот коли, к примеру, лежит себе колодой и в небо пялится, то не спит, а так – грезит наяву. А вот ежели на боку устроился, да одеяло подоткнул, да сопит – вот тут дрыхнет нормально, как от века живым положено. Ну а что глаза открыты – да и пусть их, главное, подальше отодвинуться не хочется. Так вот, Гимли готов был клясться своей бородой, что эту ночь эльф спал как убитый. Оно и понятно: ему-то, жителю лесному, после Казад-Дума под небом вольным да на дереве как небось хорошо. А вот же – стоит себе бодрый и проснувшийся, и не холодно ему, и ветер не мешает, который тут, на древесной-то кроне, под все одеяла норовит забраться и тепло вовсе прочь выдуть...
Тем временем Леголас снова прислушался к чему-то, глянул на спящих людей и решительно шагнул к круглой дырке, через которую они сюда пролезли. На краю дырки лежала поднятая веревочная лестница. Часовой, пока они спали, куда-то ушел. Тоже еще, охранник называется.
Эльф носком своего легкого охотничьего сапога подтолкнул лестницу, и она послушно канула в проеме. Леголас уже забросил за спину лук – спускаться, и Гимли понял, что другого шанса не будет. По деревьям лазить гномы не мастера – уйдет сейчас, и бородищу с досады потом до смерти жевать придется, что не остановил.
Он метнулся и ухватил эльфа сразу за обе руки, отталкивая в сторону от дырки-выхода. Эльф прошипел что-то на своем наречии и отпихнул его с неожиданной силой. Но Гимли был готов, знал ведь, что эльфы хоть с виду тощи да длинны, зато сила в них – не всякому гному чета. Хотя где та сила помещается - одному Махалу известно. Однако Леголаса скрутить оказалось – все равно что камень обуздать, который с горы катится. То есть ухватить-то, может, и удастся, а вот остановить – дудки. Боролись они молча: ни Арагорн, ни Боромир, тоже прижавшиеся друг к другу спинами для тепла, так и не проснулись. И совладать не получалось ни у того, ни у другого.
– Уйдут ведь, – выдохнул ему в ухо Леголас. – Пусти уже, дурной какой!
– Кто... уйдет? – не понял гном, однако за локти исправно продолжал держать.
Внезапно Леголас перестал сопротивляться и воззрился на гнома сверху вниз. Глаза в полутьме чуть заметно сияли.
– А отчего ты мне спуститься не дал, господин гном? – вместо ответа вопросил эльф, и тон у него был какой-то странный.
«Притворяется? Кто должен был уйти? А если не притворяется, то куда собрался?» – Гимли молчал и щурился, хотя за локти исправно держал.
Сказать Леголасу в лицо, что подумал, будто тот решил до Фродо добраться и колечко утянуть, покуда все спят, маг сгинул, а рядом свои же сородичи, то есть лучше момента уже и не придумаешь, – оказалось неловко. Стыдно. Вообще невозможно.
Гимли нехотя убрал руки, отпустив худые и отменно острые – в чем успел убедиться, невзирая на кольчугу – эльфийские локти.
– Испугался, что эльфы местные тебя в темноте подстрелят. Нам вроде как спускаться-то не разрешали.
Вышло не слишком правдоподобно, но уж лучше, нежели так прямо в лицо вывалить. Дескать, нету у меня тебе полной веры, потому что хотя ты, чучело остроухое, и неплохой парень, однако из тех соседей и такого папаши сын, что доверять тебе никак не можно.
Леголас отвернулся от него и отошел к краю дэлони. Обхватил себя руками, будто бы вдруг замерз. На душе у Гимли стало окончательно тошно. То есть, ежели бы неким чудом все можно было бы обратно повернуть, он бы ни на миг не усомнился. Местным-то эльфам хоббиты со своими кольцами и чем там еще небось и с приплатой не нужны. Тут вон орки рыщут, да эдакие чудища в горах живут, до гостей ли незваных в таких-то заботах! Переночевать дали, мимо пропустят, да небось еще водой вослед путникам плеснут, чтобы подальше унесло. А вот ежели эльф, да еще и Трандуилов сынок, да еще доподлинно знающий, ЧТО именно их отряд хранит, и вдруг в ночи куда-то татем изникает – как тут не насторожиться? Это ж не гномья дружина, где все друг за друга горой, потому как или родня, или такие уж друзья закадычные, что куда там иной родне.
Гимли еще какое-то время утешал себя таким образом, однако все сильнее хотелось подойти к Леголасу и сказать что-нибудь. Ну что-то вроде того, что сам-то он вполне себе неплох для эльфа, пусть уж не таит в душе зла...
Все же решился и подошел, но эльф заговорил первым:
– Ты мне не веришь. Я могу это понять. Но отчего тогда я тебе должен верить, гном Гимли из рода Дарина, а?
Гимли подумал – выходило, что и у эльфа особых причин доверять ему и вообще любить и жаловать никаких тоже не было.
– Не верь, – резонно ответствовал Гимли. «Авось не помру от горя-то этакого», – добавил про себя.
– Гэндальф погиб только вчера, а сегодня мы уже... – эльф шумно вздохнул и качнул головой. Подумал еще и уселся, подобрав под себя ноги каким-то немыслимым образом, который Гимли ни за что бы не взялся повторять.
Сын Глоина вздохнул и сел рядом. Надо было как-то все объяснить. Вот только как? Не слишком-то хорошо ему словеса даются. И как только у некоторых так гладко выходит, а?
«Ну, помогите, Махал-создатель, Дарин-Праотец и вы, чтимые предки!»
– Я не из-за того тебе не доверяю, кто ты. Ты сам и воин справный, и в походе с тобой надежно, и спать рядом тепло. – Гимли не выдержал и усмехнулся, но эльф на улыбку не ответил. – А из-за твоего рода, из-за всего, что было, понимаешь? А штуку эту вражескую избыть всенепременно надо, потому как... ну ты слышал на Совете, к нам уже эти всадники шастать повадились. А у нас да в Дейле только-только отстроились да детей нарожали, да жить начали нормально. А ежели ты это колечко своему отцу, королю лесному, передашь, так они вообще небось между Горой да Лесом поселятся, и никуда от них не денешься.
Сказал и даже голову слегка в плечи втянул. Потому что ежели бы ему самому кто так вывалил – мол, папаше твоему веры-то нету особой – тут же в драку бы полез, да оружным, то есть до ран, а не до синяков и юшки.
По лицу Леголаса пробежала горькая усмешка, но с места он не двинулся.
– Выходит, я должен убить тебя за оскорбление моего короля, Гимли, сын Глоина, – спокойно сказал он.
– Ну... выходит, – согласился Гимли.
Секира, между тем, лежала рядом, и хвататься за нее не спешил. Как и Леголас за свой лук. Тут, на этом эльфийском гнезде, достанет и обычной драки. Кто за край увалится, тот и проиграл, понятно. Потому как заодно и кости переломал, и шею свернул. Куда как удобно.
– Я бы сразился с тобой, если бы не то, что нас стало на одного меньше, а к Мордору мы пока что не слишком и приблизились. Не сочти меня трусом, гном, но драться с тобой я буду, когда Фродо перестанет нуждаться в нашей защите.
– Не сочту, – отозвался Гимли. – Сам про то же думал.
– Когда твой отец и прочие гномы были в плену в нашем дворце, меня там не было, – вдруг сказал эльф, хотя Гимли уже успел порешить, что разговаривать друг с другом им больше не придется. – Я годами жил на южном сторожевом посте близ Дол-Гулдура и узнал о пленении и побеге только перед битвой, когда мы собирали силы, чтобы выступить в поход...
Эльф замолк, словно припоминая что-то. Гимли сидел рядом и пытался понять, к чему вся эта болтовня. Ведь хитрый эльф так и не сказал: в самом деле хотел утянуть колечко или же нет? И не скажет, не дурак же последний. Ладно, послушаем, что еще врать будет.
-
-
10.11.2014 в 00:19Леголас махнул рукой, словно бы давая понять, что сыну подгорного народа такие вещи объяснять – все равно что по ртути молотком колотить. То есть толку никакого.
– Отчего же не понимаю, – степенно возразил Гимли. – Не только в шахтах сидим, но и про мир окрестный ведаем кое-что. И про кольца – и ваши, и наши – наслышаны. «Вот только про папашу своего не заливай, что к колечку бы руку не протянул. Протянул бы, еще как. Бегом бы за ним побежал».
Этого Гимли, конечно же, вслух не добавил. И так наболтал столько, что бой друг другу пообещали. Куда уж больше-то.
– Отец был против моего участия в походе, – негромко сказал Леголас. – Точнее, был бы против, но он не успел возразить. Когда до него должны были дойти известия, мы были уже далеко.
– А почему был бы против? – изумился Гимли. – Так боится за тебя? Мой папаша тоже от восторга не прыгал, ну да что ж тут поделать, коли надо.
Леголас усмехнулся тонко, почти незаметно.
– Да нет... не то чтобы боится. Просто видишь ли, Гимли, у всякого народа есть свой... счет к соседям. Не только между гномами и эльфами старые распри водятся.
– А! – только и сказал Гимли.
Хотелось, по правде-то, задать две дюжины вопросов. Вот только ответы на эти вопросы, нужны они ему? Или нет?
Про себя рассудил, что, конечно, неплохо бы вызнать что там у этих лесных да как. Авось пригодится, рядом же жить. Но не сейчас, пожалуй. Потом как-нибудь, на привале или в карауле, когда поболтать потянет. Пусть эльф считает, что он, сын Глоина, этакий вот тугодумный да недалекий.
Эльф покосился на него с легкой насмешкой, словно бы отчетливо понял, о чем думает гном. И точно:
– Вряд ли давние раздоры между эльфами помогут подгорному народу, Гимли.
– А вдруг помогут? – буркнул Гимли. – Ты что это, мысли читать наловчился?
– Многие из моего народа могут читать мысли, гном, но только у тех, кто сам этого хочет. Просто я присматривался к тебе за все то время, что мы идем вместе. Тоже, знаешь ли, привык думать, что вы, гномы, жадны, строптивы, упрямы и не слишком-то умны.
Гимли взялся за секиру, сжал рукоять покрепче. Но все же решил уточнить, прежде чем бить.
– И что? Убедился, что таковы и есть?
И тут ненормальный эльф рассмеялся. Закрыл ладонями лицо, совершенно не желая бояться разъяренного сына Глоина, плечи затряслись от смеха.
– Нет, Гимли, – пробормотал он, все еще подсмеиваясь. – Однако убедился в том, что гномы отменно вспыльчивы.
– Не вспыльчивы, а не даем себя в обиду. Это, видишь ли, разные вещи.
Гимли вид напустил на себя суровый и надменный, однако в глубине души отчего-то был рад, что драться не пришлось. Уж конечно не оттого, что боялся какого-то там остроухого.
Вскоре проснулись люди, и пришлось лезть с дерева вниз. Лучше бы он ночью с орками сражался, чем между небом и землицею на каких-то нитках болтаться! Однако Махал-создатель не попустил, сполз кое-как. Леголас вполголоса рассказал Арагорну о том, что ночью хозяева здешнего леса увлекли преследующий их отряд орков в засаду. Упомянул и о том, что рвался поучаствовать в воинской забаве заодно со здешним народом, однако Гимли, дескать, отговорил. Король-Бродяга покосился на гнома, но ничего не сказал. Вот и славно.
Хоббиты, а с ними Леголас и люди, восхищались красотой тех мест, по которым шли. На вкус Гимли камней тут было маловато, а вот деревьев, пожалуй, даже с избытком. А водопады да реки – кого ими удивишь. Как подошла пора переправляться через реку по веревке – только вздохнул. Однако перебрался ловко, сам собой остался доволен. Все же это не по деревьям лазить, а в гномьих шахтах каких только переправ не случается. Не только остроухим всяким ловкостью похваляться!
Вот только когда ведущий их эльф, Халдир, кажется, сказал, что завяжет ему глаза, потому как они об этом с Леголасом заранее договорились, Гимли от души пожалел, что не скрестил секиру с эльфийским клинком.
– Леголас не мог решать за меня. Я пойду с открытыми глазами или вернусь в Подгорное царство, где меня никто не назовет соглядатаем.
Эльф, понятное дело, принялся угрожать. Ну что ж...
Гимли выхватил секиру. Защищаться так защищаться. Вот ведь, погань остроухая, а? А он только начал считать, что с ними таки можно дело иметь.
Подраться, однако же, вновь не довелось. Вмешался Арагорн. Оно и понятно, зачем ему терять еще одно бойца из отряда Хранителей? Гимли, правда, изрядно развлекся, предложив завязать глаза и Леголасу – а нечего потому как за его спиной о всяческих пакостях договариваться! Однако с завязанными глазами пришлось идти всем. Оказавшийся рядом Леголас попробовал положить было руку на плечо, дескать, чтобы поддержать, ежели Гимли оступится. Но гном увернулся всем телом: нечего подлизываться, ясно все про остроухих этих. Побыстрее бы уже только их местным королям, или как они их там величают – Владыкам – поклониться, да и прочь отсюда. А уж там разберутся как-нибудь промеж собой.
Однако какое-никакое, а волшебство все же было разлито в здешнем воздухе. Иначе как объяснить то, что Гимли так и увалился на ночь под дерево, даже не попробовав стянуть с себя повязку. А когда эльф пристроился спина к спине, не лягнул его, а еще и помог укрыться.
На другой день, однако, повязку с него сняли с первого, и даже поклон эльфийский достался. Гимли посмотрел на их сопровождающего с насмешкой, дескать, чего уж теперь. Но ежели с другой стороны рассудить, служба – дело такое. Как велели, так и делай, да и спорить-то не моги. Вот то, что Леголас за его спиной с непотребством таким согласился – вот это было по-настоящему обидно.
-
-
10.11.2014 в 00:26Потом Гимли, стыдясь себя, много раз пытался вспомнить: как он увидел Ее, во что она была одета, что было вокруг? Пытался – и не мог. То есть, конечно, все было совершенно как обычно – болело колено, хотелось хорошенько вымыться да прополоскать жесткие от въевшегося пота рубаху с подкольчужником. А еще поесть от пуза и лечь спать, и чтобы ни единого эльфа лиги на три окрест.
Эльфийский король поприветствовал его вежливо, даже посулил нечто вроде прекращения старинной вражды. Ну, это не Гимли решать, а кому поважнее да постарше. Оттого Гимли просто молча поклонился так почтительно, как мог.
Однако эльфы не были бы эльфами, если бы он, гном, и здесь не оказался бы во всем виноват. И в гибели Гэндальфа, и в том, что вообще пришел в этот их край. Да будь его воля – ноги б его не было тут! Он вообще не птица им какая, по деревьям в гнездах рассиживаться. Только кто ж его спрашивал?!
– Непроглядна вода Келед-Зарама и холодны как лед ключи Кибель-Налы. Но, пока не проснулся Глубинный Ужас, чудесные чертоги славного Казад-Дума были ярко освещены и жарко натоплены...
Светящиеся глаза вдруг оказались прямо перед ним. Глубокие, пугающие памятью и знанием.
– Ты была там, Владычица, – сказал ей Гимли, но не вслух, про себя. – Ты видела, так ведь...?
– Я была там, Гимли, сын Глоина, и видела...
Перед внутренним взором Гимли распростерся ясный день, и эльфийское посольство, едущее по гладко вымощенной дороге, упирающейся в те самые врата, что, видно, совсем доломало живущее в воде чудище. И богатые одеяния морийских владык, и изукрашенные искусной резьбой своды, и пиры за ломящимися от угощения столами, и дары, которыми обменивались два народа. И эльфы, вместе с гномами склонившиеся над чертежом, смех и звонкое пение молота в кузнице. И он словно бы сам видел, как два остроухих и несколько гномов с одинаково покрытыми копотью лицами перешучиваются, а потом серьезнеют и кланяются, уступая дорогу той, чьими глазами он внимал всему этому сейчас.
Величайшая честь.
И невозможная, непредставимая память, содержащая в себе живыми поколения тех, чьи имена давно уже хранятся только в летописных книгах Мазарбул да в поминальных песнях.
Ощущая, что на глаза наворачивается некая сырость, Гимли вновь склонился в поклоне.
– Однако Золотые Леса Лориэна прекрасней мраморных чертогов Мории, а сверкающие сокровища Морийского царства меркнут пред красотою Лориэнской Владычицы!
Но странное чувство, будто бы собственные мысли оказались выложенными на подносе, и голова, точнее, то, что в ней, уже не принадлежит ему одному, осталось.
– Ты пытаешься считать врагом того, кого хотел бы назвать другом, – зазвучал в голове голос, и Гимли испуганно покосился – слышит ли кто? Однако Владыки стояли все там же, только взгляд Владычицы был устремлен на него.
– Гномы колена Дарина издревле были нашими друзьями, и никогда тень предательства не омрачала дружбы, зато кровь эльфов и сынов Дарина не раз смешивалась на полях битв со злом. Лишь пробужденное Лихо разделило дороги наших народов, Гимли, сын Глоина. И теперь ты пришел сюда, исполненный подозрений и к одному из Хранителей, лишь потому что он эльф, и к нам. Ведь так? Прислушайся же к себе, а не к тому, что нашептывают тебе, быть может, происки врага. А что говорит твоя душа?
Гимли потупился.
– Многое зависит от вашего Похода, и я думаю, что сумею кое в чем вам помочь, ибо мне открыто не только минувшее, не только то, что происходит сейчас, но отчасти и то, что должно случиться. А пока я скажу вам, что ваш Поход – это путь над пропастью по лезвию ножа; вас, а с вами и все Средиземье погубит первый же неверный шаг и спасет лишь взаимная верность.
Гимли не сразу понял, что Владычица говорит это всем – так звучно отдавался ее голос внутри, в его собственном сознании. И потом, когда перед глазами вновь засияли морийские чертоги, не удивился.
Уйти, вот сейчас. Зачем он им? Защищать хоббитов? С этим отлично справятся люди и эльф. Сопровождать Хранителя? И без него найдется кому. И вообще – это не его война, и даже не его народа. А Неизъяснимое Лихо сгинуло вместе с Гэндальфом, и можно собрать отряд. Только уже не упрашивать кого-нибудь взять его с собой, как он упрашивал когда-то Балина, а самому возглавить воинство. Выбить орков, очистить своды, прорыть новые шахты, вернуть исконному царству гномов былую славу. И прославить заодно собственное имя...
Идти вперед. Под дождем и снегом, сражаясь с орками и подозрительно косясь на своих спутников. Все дальше от дома, все ближе к Мордору. Без костра, без сытной еды. Без мягкой постели. И неизвестно еще, получится ли у них что. Или так и сгинут, безвестно.
И тут Гимли отчего-то рассердился. Уж прямо можно подумать, он из Хранителей больше всех страдал, что досыта есть не каждую седмицу выходит, не говоря уж про каждый вечер. Да и не впервой ему не в постели-то спать, вон и одеяло любимое припасено. Рука привычно нащупала греющую тело скатку, укрепленную за спиной под мешком особым ремнем.
И морок рассеялся.
Оно и правильно. Морийское царство-то без гномов сколько веков стояло и еще постоит. А вот колечко-то это прямо сейчас оттащить бы надобно, да не слишком мешкать притом.
Глаза Владычицы улыбнулись.
Эльф, как и всегда, обнаружился рядом. На лице у него стыло странное, растерянное выражение.
Мечта Гимли почти что сбылась: на ночь их устроили не на деревьях, а на земле, да на мягкой постели, укрытой большим шатром. И повечерять довелось досыта, вот только полоскаться в эльфийском ручье, особливо когда хозяева мимо скользят неслышными тенями, как-то неловко было.
Посреди ночи Гимли легонько потрясли за плечо. Еще не успев разлепить глаза, уже понял, что эльф его теребит. Сейчас-то чего надобно?
– Чего поспать не даешь, заноза ты лесная? – беззлобно выругался Гимли и с трудом оторвал голову от подушки. Вид у эльфа был одновременно и извиняющийся, мол, прости, что разбудил, и лукавый, дескать, жалею, да не слишком.
Пришлось, кряхтя, садится на постели и натягивать сапоги. Все их спутники спали, похрапывая и присвистывая на разные лады. Вот так оно, с эльфом-то приятельствовать. То подраться обещаешься чуть не до смерти, то посреди ночи будит, и вид такой, будто бы троллеву пещеру с сокровищами нашел и предлагает пополам добычу немедля поделить.
Эльф уже ждал его, удерживая полотнище, прикрывающее выход из шатра. Тонкий, легкий и отчего-то непривычный. Гимли не сразу, но понял, что тот безоружен. Рука сама собой за секирой потянулась, но Леголас только певуче сказал что-то и махнул рукой, дескать, отложи секиру-то, не ратиться зову.
Ухватил за руку и поволок прочь из шатра.
Среди исполинских деревьев ночь вовсе не казалась темной и непроглядной. Тут и там сияли зажженные фонарики, а некоторые из них даже плыли над землей, и только приглядевшись можно было увидеть тень ступающего эльфа, держащего светильник за причудливо изогнутую ручку. Гимли успел даже задуматься, не обжигает ли так пламя руку несущего, а ежели вот чуть назад изогнуть, оно бы, небось, удобнее бы вышло.
Впереди послышался смех, потом плеск и журчание воды. Вслед за Леголасом, так и тянущим его за руку, гном с треском вывалился на край небольшого округлого бассейна, выложенного светлыми, гладкими, округлыми камнями. Трое сидящих на берегу эльфов вновь рассмеялись чему-то, увидев их, и Гимли собрался было насупиться, но Леголас что-то с негромко сказал, и эльфы, приветственно помахав руками, исчезли среди деревьев.
– Чего ты меня сюда притащил? – спросил для порядка, чтоб не молчать.
– Ну ты же вроде вымыться хотел, – ответил Леголас, и в его голосе Гимли тоже послышались сдерживаемые колокольчики звонкого эльфийского смеха.
– Хотеть-то хотел, – проворчал сын Глоина, – только не в ледяной воде, а в гномьей бане, где и мыло пенное, и кости друг о дружку от холода не сту...
Тут ноги Гимли внезапно оторвались от земли, и он ухнул ровно посеред озерца, доподлинно убедившись, что водица в лесном протоке была куда как не теплой. Однако же и не ледниковой.
Треклятый эльф, лихорадка болотная его задери, просто спихнул его в воду, не дожидаясь, пока Гимли разденется. Хорошо хоть кольчугу не вздел, а то так бы и остался на дне лежать, эльфам местным на потеху.
Гимли рванулся, метя ухватить эльфа за ногу и тоже втащить в воду, но тот отпрыгнул, продолжая смеяться. Тогда Гимли махнул рукой, стащил рубаху, зацепил ее за изогнутый корень, чтобы течением полоскало, и улегся на воду, глядя на мелкие монетки звезд, то появляющиеся, то исчезающие за качающимися огромными кронами.
Прохладная вода омыла тело, забралась в волосы и бороду, остудила намозоленные кольчугой плечи. Течение мягко пыталось увлечь его за собой и перевалить за край, но Гимли удерживался за дно, за выглаженные водой до шершавой гладкости камни, и ему было хорошо.
-
-
10.11.2014 в 00:33– А чего других не разбудил? – спросил Гимли просто чтобы не молчать.
– А они об омовении не думали, – отозвался Леголас.
– То есть ты все-таки мои мысли тоже читаешь, да? – надо было бы исполниться подозрительности, но не получалось.
– Да нет, – также лениво отозвался Леголас. – Просто ты на всяком привале, ежели вода есть, сразу в нее лезешь, вот я и...
– Спасибо, – кивнул Гимли и закашлялся, вдохнув воды носом.
Про себя, конечно же, порешил, что эльф ежели мысли и читает, то конечно уж умолчит об этом. Ну и ладно. Ну и не думает он ничего такого, чего надо было бы стесняться. Да после сегодняшнего какие уж у него там тайны великие.
Сказал бы ему кто вчера, что Владычица эльфов его думы узнает, а он и рад тому будет, дурень бородатый, и таиться не подумает при этом, так решил бы, что говорящий разум утратил. А вот же.
– Тебе она тоже сулила мечту, а, Леголас?
Эльф ответил не сразу, и Гимли улыбнулся в мокрую бороду, уже зная манеру спутника обдумывать ответ.
– Да... Но видишь ли...
На сей раз эльф умолк так надолго, что сын Глоина даже решил его поторопить.
– Что я вижу-то?
– Для всех эльдар любой исход нашего похода – не спасение. Мы все равно покинем этот мир после его завершения, так или иначе.
На сей раз настал черед Гимли размышлять над ответом. Нет, он слышал, конечно же, про Заповедные эльфийские земли и про Серебристые гавани, однако не знал, что оно вот так. То есть совсем уже скоро. По обычным меркам, не по эльфийским.
– Тогда зачем ты идешь с нами и нам помогаешь, если все равно?
– Потому что одно дело уйти, зная, что мы избыли Зло, пусть даже ценой утраты того, что любим. А другое – бежать, оставляя наш мир на поругание.
Гимли сосредоточенно поскреб бороду: слишком уж высокие материи-то. То есть оно, конечно же, понятно. Это как с Казад-Думом. Одно дело убежать, потому что ни сосуществовать с Лихом, ни одолеть его не получилось. А другое дело – то Лихо победить, а уйти потому, что жить после него уже никак невозможно, проще новое царство себе отыскать. Хотя когда это гномы что свое бросали, если хоть самомалейшая возможность была остаться?..
– Так что она тогда тебе сулила? – не выдержал Гимли.
Леголас вновь помолчал, повозился, устраиваясь удобнее.
– А ты готов рассказать, что Владычица сулила тебе, Гимли, сын Глоина?
Гимли тут же вспомнил свои затаенные мечты о славе, да о величии Казад-Дума, да о собственном отряде, и почувствовал, как в полумраке пылают щеки.
– Нет. Прости, Леголас.
Судя по плеску воды, эльф кивнул.
– Зато она мне сказала, что я был бы рад назвать тебя другом, – буркнул Гимли.
– И ты с ней, конечно же, не согласился, – усмехнулся эльф.
– Да мы же драться с тобой собирались, – напомнил Гимли. – Когда все кончится.
– И подеремся, – не стал отпираться эльф. – Чего бы не подраться? Я вот думаю, сейчас в Дейле ярмарки начинаются.
Гимли тут же представил себе Рыночную площадь, румяных от холодного ветра человеческих и гномьих женщин, светящийся, манящий трактир, и изрядный дубовый стол в том трактире у окна с цветными стеклами, и добрую кружку пива с пенной шапкой.
– Наши, небось, поделки новые навезли, и посуды, и игрушек.
Эльф промолчал. Его народ редко что продавал на ярмарке, однако заходить заходили. Приценивались к доспеху – а гномы и рады стараться, наловчились ковать на эльфийский лад...
– Я вот что думаю, – твердо молвил Гимли. – Когда все кончится, мы домой поначалу вернемся, а потом уже драться станем. А то ж обидно будет, ежели друг друга кто из нас укокошит где-то в чужих краях, а?
– Договорились, – хмыкнул эльф. – Да и до дома вместе веселее добираться будет.
Гимли вяло удивился тому, что не приходит в ужас от мысли о том, чтобы вместе с эльфом потом еще и домой возвращаться.
«Это, наверное, из-за того, что домой нам возвращаться еще очень нескоро. А может, и вовсе не доведется», – порешил он про себя.
Когда несколько седмиц спустя они с Леголасом уселись в одну лодку, Гимли то и дело касался рубахи, куда наскоро вшил в потайной карман бесценную золотистую прядь Владычицы.
И отчего-то забыл мысленно посетовать на то, что поплывет в одной лодке с эльфом, дескать, в такой-то компании далеко уплывешь, пожалуй.
– Ты не потерял самого себя, – сказал ему Леголас.
И Гимли, к собственному удивлению, с ним не заспорил. Грести у них получалось слаженно, будто всю жизнь только этим и занимались.
Хранители плыли на юго-восток.
fin
-
-
27.12.2014 в 21:53З.Ы. тэг "фанфик" забыли.
-
-
27.12.2014 в 23:06ага, сейчас заметила, я как перелогиниваться буду - поправлю!
-
-
31.12.2014 в 14:00Кстати, такие длинные вещи может удобнее выкладывать в виде вордовских файлов, не думали об этом?
-
-
31.12.2014 в 14:08вы имеете в виду на Яндекс-диск заливать и ссылку давать или что-нибудь типа такого?
-
-
31.12.2014 в 14:25Может, у вас что-то еще про Гимли и Леголаса, или даже про кого-то еще из Средиземья что-то есть вашего авторства, что вы в это сообщество не приносили?
Да, наверное что-то вроде того. По себе скажу, что мне с экрана компа длинные тексты читать тяжело, так что я и "Сковать последнее звено", и эту работу копипастила в ворд, а потом с электронной книги читала)
-
-
31.12.2014 в 14:49helgrin.diary.ru/p200887043.htm - в соавторстве
тут ссылки на 4 фб-шных фика, чтобы вам не следить и не искать:
helgrin.diary.ru/p200666774.htm
кусочек в подарок с пейрингом Бильбо/Кили
helgrin.diary.ru/p199893296.htm
тут была коллективная ржаловка с отпшечкой, в соо сюда постеснялась принести:
helgrin.diary.ru/p88811531.htm
вот тут наше с соавтором с пейрингом Кили/Бильбо
slashyaoi.com/forum/index.php?topic=54.0
уф, вроде все собрала
а насчет читалки я понимаю, подумаю, кстати, может и правда куда-то файлами скидывать. Мне-то все равно с чего читать, я вообще распечатки предпочитаю, но многие реально любят именно читалку, а не экран, вы правы...
-
-
31.12.2014 в 15:10С наступающим вас!
-
-
31.12.2014 в 15:12-
-
04.01.2015 в 13:31Господи, какой гимли некультяпистый, какой он... мещанский, что ли... хочется как следует настучать ему по голове за такие мысли в адрес леголаса, фу таким быть...
Однако Гимли одного такого еще в отрочестве повидал, короля, ушедшего за своим королевством, и королевство это добывшего.
Как понять эти слова??
Буду писать комменты в процессе чтения, по кусочку...
Пс: да, с ноута читать неудобно, но с телефона очень даже нормально... так что не надо файлы никакие...
И да, можно ссылку на звено, упомянутое тут в шапке, пожалуйста...
-
-
04.01.2015 в 13:37-
-
04.01.2015 в 13:48???
-
-
04.01.2015 в 14:33я просто немного работу работаю, не сразу смогу отвечать, но на все отвечу обязательно
Господи, какой гимли некультяпистый, какой он... мещанский, что ли... хочется как следует настучать ему по голове за такие мысли в адрес леголаса, фу таким быть...
ну а разве он может быть другим? то есть как раз мне лично и было интересно от нелюбви и "национализма" по отношению к Леголасу отследить вот этот путь к дружбе
Однако Гимли одного такого еще в отрочестве повидал, короля, ушедшего за своим королевством, и королевство это добывшего.
на момент похода на Эребор Гимли вполне себе уже сознательный гном и Торина знал наверняка, или по крайней мере видел его
Молодец какой боромир, что гимли игнорировал... я бы тоже, на его месте, такого неприятного и зашоренного эльфоненавистника игнорировала...
ну, думается, Боромир игнорировал Гимли не из-за эльфоненавистничества а просто из-за некоего снобизма, к тому же гондорцы к другим расам вообще малопривычные, как я понимаю...
хлебово Хранители проворили вполне по гномьим меркам съедобное
мм?
Звено есть на соо здесь - вот первая тема здесь и дальше еще темами по главам
есть у меня на дайре тут
-
-
04.01.2015 в 14:57большое спасибо вам за все остальные ответы *__*
-
-
04.01.2015 в 15:42хлебово - жидкая, обычно невкусная пища, похлебка
проворить - ловко, проворно делать что-либо, справляться с чем-либо. (это не я такая умная, словарь)
То есть еда которую варили по гномьим меркам была ничего, съедобная
большое спасибо вам за все остальные ответы *__*
ой да я только с удовольствием, про свои-то тексты поговорить
-
-
04.01.2015 в 16:07Давно, очень давно, С ДЕТСТВА (!) мечтала прочитать именно такой текст.
Да и вообще, на мой вкус, лучше текстов про постепенное развитие отношений быть ничего не может!
-
-
04.01.2015 в 16:09-
-
04.01.2015 в 17:24но не в таких, конечно, масштабах
Давно, очень давно, С ДЕТСТВА (!) мечтала прочитать именно такой текст. ух!
Да и вообще, на мой вкус, лучше текстов про постепенное развитие отношений быть ничего не может! с моей точки зрения тоже, но не все так думают
да про хлебово я знаю — из того же, кстати, властелина колец — а вот второе слово как раз не понимала, теперь разобралась...))) благодаря вам)) о, а в каком переводе у вас ВК? вообще со словами да, пришлось тряхнуть лексической стариной
-
-
05.01.2015 в 02:15Порядочным, гномьим, а не навроде того, что в эльфийских чертогах устроены. Вверх на поллиги, вглубь – хоть гуляй в нем, пламя до неба, а тепла так и нету почти. И зачем только ладили?
Ааааа, какой у меня от гимли фэйспалм #____#
Хорошо хоть, один раз изволил поступить по правилам походного общежития и одеялом предложил поделиться...
И я рада, что уже дочитала до того места, когда гимли хотя бы потихоньку начал менять отношение к леголасу...
~*~*~*~*~*~*~
Хельгрин, о, а я не знала, что вы в другой стране...
Но именно чувства гимли мне непонятны по той причине, что он же не с орком в один поход пошёл! Мне кажется, эльфы такие благие -- БЕЗОГОВОРОЧНО благие -- и прекрасные, что тут я вижу откровенную зависть и раздутое на пустом месте чувство собственной значимости, потому что так не любить и так травить эльфийского царевича, как гимли в каноне (ну и у вас, ибо у вас строгое следование канону налицо) не любил и травил... это, по-моему, надо совсем не иметь сердца...
с моей точки зрения тоже, но не все так думают
И это меня стрррашно огорчает...
а в каком переводе у вас ВК?
Слушайте, я уже в постели, мне страшно идти через большую комнату в кладовку, смотрите, у меня основные книги ВК -- такой синий короб издательства северо-запад, затрёпанные и реально до дыр зачитанные, раритет с детства остался... у хоббита перевод рахмановой, может, по логике, у ВК тоже её?
-
-
05.01.2015 в 11:46Хорошо хоть, один раз изволил поступить по правилам походного общежития и одеялом предложил поделиться... ну он встал на путь исправления
о, а я не знала, что вы в другой стране... да, в Израиле
Но именно чувства гимли мне непонятны по той причине, что он же не с орком в один поход пошёл! Мне кажется, эльфы такие благие -- БЕЗОГОВОРОЧНО благие -- и прекрасные, что тут я вижу откровенную зависть и раздутое на пустом месте чувство собственной значимости, потому что так не любить и так травить эльфийского царевича, как гимли в каноне (ну и у вас, ибо у вас строгое следование канону налицо) не любил и травил... это, по-моему, надо совсем не иметь сердца...
ну Гимли особо и в каноне не травил, да и в фаноне тоже. Отношения у гномов с эльфами (особенно у этих конкретных гномов с этими конкретными эльфами) были напряженными издавна. То есть с учетом всего этого можно понять почему Гимли относится к эльфу из Лихолесья подозрительно (кинон я не учитываю, только книжный канон). Т.е. это объясняется логикой и миром. Ну, имхо.
Слушайте, я уже в постели, мне страшно идти через большую комнату в кладовку, смотрите, у меня основные книги ВК -- такой синий короб издательства северо-запад, затрёпанные и реально до дыр зачитанные, раритет с детства остался... у хоббита перевод рахмановой, может, по логике, у ВК тоже её?
ой у вас там целый путь до
Мордоракладовкину и по сабжу - отношений в фике - он писался как приквел к другому, там тоже есть вот это "гномы круты, а эльфу ну иногда ниче так", но там уже другая фаза отношений. А тут именно хотелось показать развитие отношений от недоверия к дружбе.
-
-
05.01.2015 в 12:12Омг, как можно быть таким подозрительным?! #_#
Да все такого, что ой как пожалеть придется
???
Маг, как это водится за магами, завредничал, эльфа послал заковыристо – солнце разыскивать,
.....
эльф отправился следом, еще и мага уязвил. Дескать, найду солнце, раз уж сам Гэндальф повелел.
Почему гимли ВО ВСЁМ видит отношения уязвить-послать и т.д.?! Он такой... тугоумный, такой неприятный #_# ужас)) я бы на месте леголаса дружить с тем, кто так мыслит, ни за что не смогла бы...
Ужасно интересно читать то, что было В КАНОНЕ, но как бы со взглядом другой стороны. Без АУ, которых сейчас много, а просто плавное связное повествование, но при этом освещающее один и тот же предмет, но под другими углами.
– Я ни разу не слышал, что эта дружба прервалась из-за гномов, – собственный голос прозвучал хрипло, и протянувшаяся было из завесы времени тень великого предка отступила.
Эльф, конечно же, не утерпел и ответил, дескать, эльфы тоже без вины в этаком деле. Ну да, особенно чей-то папаша, пень лесной.
Я ещё в шесть лет, с самого первого чтения властелина колец, поражалась, и не устаю поражаться ДО СИХ ПОР (!), как это гимли хотел и всё время требовал уважения к себе (!) при том, что он абсолютно не уважает других. Никого.
И вот то же самое чувство от чтения вашего произведения, как от чтения и самого ВК. Сказка, неослабевающий интерес к действию, желание вникать в характеры, думать над мотивами...
-
-
05.01.2015 в 12:32ну он встал на путь исправления
Ему ещё доооолго-долго идти по этому пути, судя по его дальнейшим мыслям и поведению...
ну Гимли особо и в каноне не травил, да и в фаноне тоже.
Я -- опять-таки с раннего детства -- не могу простить гимли его поведения в лориэне. НИ гимли, НИ арагорну, это очень, очень гадко было, на мой взгляд, с их стороны, ОСОБЕННО со стороны гимли, у меня две персональные больки-печальки в ВК, которые большинством воспринимаются как что-то нормальное и закономерное, и вот то, что леголас (любимый опять-таки на все времена персонаж ВК, на 2м месте боромир, на третьем "закадровый" владыка Трандуил, на 4ом пиппин, на пятом Фредегар... у вас было же макси "бунт", в смысле у вас = у вашей команды... я ещё до него потом доберусь и буду его читать, если где-то без вёрстки ваших выкладок, просто в постах, найду...) был вынужден идти с завязанными глазами по Лориэну... это в моём понимании за гранью добра и зла... АРРРРРР #__#
Ну крипотная кв., что делать... А вот сейчас как раз светло и нестрашно ^^ так что: перевод григорьевой и грушецкого *___* а ещё у меня есть три тома в твёрдой целлофанированной обложке, как раз мои САМЫЕ ПЕРВЫЕ книги властелин колец, там такие первобытные рисунки... и ПРОСТО ЖУТКИЙ перевод, тот самый, с "Всеславуром" вместо "Глорфиндэля"...
И, "чтоб два раза не вставать", как могу удержаться, раз уж в кладовку выбралась за книгами?
БРО-ОТП МОЕГО ДЕТСТВА! *_____*
и леголас с немытыми волосами XD-
-
05.01.2015 в 12:40Вот за это реально убивать хочется... #_#
развитие отношений от недоверия к дружбе
... (знаю, что уже говорила, но не могу не повторить) ...это САМОЕ ЛЮБИМОЕ И САМОЕ ИНТЕРЕСНОЕ в фанфиках! Ваш текст просто... вот емли бы я была кошкой, ваш текст просто чешет мне пузо специальной кошачьей чесалкой, по ощущениям... очень гладит все мои кинки, очень...