Мой основной логин - Хельгрин. Этот - только для текстов по ВК.
Бета: пока нет, но будет
Категории: слэш
Жанр: драма
Пейринги: Леголас/Гимли
Рейтинг: пока PG-13, там видно будет
Размер: миди
Предупреждения: однополые отношения, POV Гимли.
Содержание: повествование начинается с того момента, когда Арагорн, Леголас и Гимли встречаются с ристанийскими конниками Эомера и на данных им лошадях продолжают поиск Мерри и Пина.
Статус: в работе
Дисклеймер: Omnia mea mecum porto, все свое, чужого не беру, выгоды не ищу.
Крепость Горнбург, ворота Хельмовой Пади, Стезя Мертвых
читать дальшеЭлладан и Элроир много вестей привезли, Бродяжник сделался задумчив, Леголас тоже всматривался на север, будто хотел увидеть тень родных лесов. Гимли перво-наперво хорошенько наточил подзатупившуюся секиру: как бы дело ни повернулось, а пылиться ей вряд ли придется. Потом взялся за молот и подправил бронь для лесного для этого. Как эльфы ни искусны, а все ж лучшие кузнецы – гномы. Может меньше тонкости в их работе (хотя и с этим бы он не согласился), но уж надежна-то она на диво. А новую бронь брать кто же станет, когда прежняя испытанная уже, и жизнь спасла?
Леголас поблагодарил рассеянно, однако же противиться не стал. Разглядывал лук, подаренный владычицей Галадриэль, оглаживал тугую тетиву и смотрел в никуда, словно бы дремал или грезил.
- А чего этот лук с собой не брал? – удивился Гимли, давно желавший вывести эльфа из странно-печального сна наяву.
- Не брал? – переспросил Леголас, и ответил как бы сам себе. – Потому и не брал, что рано было еще, теперь же время ему.
Гимли понял это так, что лук хоть и лориэнский, однако же оружие новое, как следует не пристрелянное, потому старому лихолесскому принц доверял больше.
- Пристрелять небось хочешь? Так пойдем в горы зайдем, настреляешься вдосталь, я так и быть, мишеней тебе нарублю, потешишься.
Леголас улыбнулся:
- Без промаха бьет лук, в который Владычица вплела свой волос. Не надо пристреливать его: ежели против зла направлен, принесет погибель и в руках неопытного стрелка.
Гимли задумался, потом потянулся рассмотреть. – Как бы не одернул его Леголас-то, - мелькнуло в голове. – Сам-то он как бы рявкнул, если бы его секиру лапать начали? Однако решил, что эльфу доверил бы, а значит и лук посмотреть право имеет.
Не подозревавший о сомнениях гнома Леголас легко улыбнулся и сам протянул дивное оружие. Вроде и мощен, и тяжел, а руки не тянет, и нежное благоухание ощутимо от тетивы, как и от пряди, которую Гимли вшил себе под рубаху и держал теперь у сердца.
- Думаешь о ней? – тихо спросил Леголас, вглядываясь ясными своими глазами в самую, казалось, душу.
- Думаю иногда, - признался Гимли. Потом вспомнил, как лик владычицы ему подле Дол-Брана явился, и добавил. – Иногда вижу даже глаза, и голос слышу, в голове будто сам звучит.
- Когда любишь беззаветно и без надежды – призываешь смерть в битве, но она бежит тебя, - тихо вымолвил Леголас.
Пустынно было в оружейне, только потрескивали угли в горне небольшой кузницы, да птицы ворковали где-то под стропилами. И на мгновение показалось гному, будто коснулась его лица какая-то неизбывная печаль, как лебединое перышко скользнуло по щеке. У каждого горестей полон карман, а уж за жизнь-то долгую, эльфийскую, так и целая телега с верхом наберется. Долго помнят гномы, но вечно обречены помнить эльфы. Что за печаль томила принца? Да и не спросишь, не дело так-то душу наизнанку выворачивать друг перед дружкой. Потому и говорить начал, сбивчиво, путано, и сам удивился, откуда слова взял и мысли этакие. Не иначе нарастали в душе, как вода в запруде после весенних ливней, а час пришел, и из-за капли сорвался вниз бурный поток.
- Это не любовь, вернее любовь, но... помнишь, как ты про пещеры тогда сказал, и про гномов с молотками? Вот и с Владычицей то же. У нас, гномов, своя красота-то. Мы, может, внешне и неказистые, ну по сравнению хоть с вами, эльфами, да на ногах крепко стоим, и красоту подземную блюдем. Не тюкнет гном молотком по самому прекрасному алмазу, если его отколешь, а красота исчезнет. Или это не гном вовсе, а так, выродок, какие в каждом роду-племени встречаются. Потому что красота, она у нас здесь живет, - Гимли гулко хлопнул себя по широкой груди, - внутри, понимаешь? А Владычица – она как вся красота мира сразу. К такой не прикоснешься, руку не протянешь, с собой не унесешь. Просто любоваться на нее бы днями и ночами, а если судьба любоваться не дозволит, так хотя бы знать, что красота эта – есть. Ну и мудрость, понятное дело. Настоящей красоты-то, да без мудрости и не бывает, так мыслю...
Смотрел Леголас поверх его плеча, и темен был обычно ясный взор эльфа, как небо перед грозой. Но Гимли-то уж нагляделся на него и знал, что тот услышал все и понял, просто грезит наяву по своему обычаю.
- Знаешь, что она посулила мне? – глухо спросил эльф, и тусклым был его голос, как пламя свечного огарка. – Возвращение в Лихолесье, и что буду я как все, и в душе отца моего поселится любовь, какой не ведал я прежде. И приму судьбу своего народа, и не будет в моей жизни места ни осуждению, ни изумлению, ни стыду за него. Все будет мне мило, все приятно, покой поселится в моем сердце, и череда дней будет ясна и пряма, как лунная дорога на лесном озере в безветренную ночь. А коль не отступлюсь, напророчила мне тоску неизбывную, вечный зов души, горечь непонимания и кровавый закат над морской гладью, не несущий ни покоя, ни отдохновения...
- А мне показала она не Морию, но Барад-Дум во всем его блеске. – признался гном, и доверилось сокровенное легко. – Убито было древнее зло, не было больше огненного демона, и по подземным рекам, в бывшем его обиталище, плавали гномы на лодках, озаряя факелами дивные россыпи самоцветов. И стал я наследником и царем Мглистых гор, ибо отец мой остался в отбитой у Смауга горе, я же основал новое царство. И расчистили дороги, и убили чудищ, и ворота всегда стояли открытыми, и кубки полны были пенного пива, и до утра не затихали веселые и лихие песни и громкий смех... А потом показала она мне пустынный проход в пещере, и черное отчаянье в сердце, будто бы рублю я камень, а сам хочу только чтобы выпал он из стены, и придавил бы меня, и стал бы моей могилой, чтобы избыть навсегда тоску, ношу не по силам душевным...
- Мы сами выбираем свой путь. Даже Владычица не может предвидеть все. Я знал смерть от копья в бою на стенах Хельмовой Пади, но ты преломил судьбу и спас мне жизнь.
- Так ты мне наверняка тоже не раз ее спас, - фыркнул Гимли, которого возвышенность беседы начала вгонять в тоску, и он всей душой хотел грубо пошутить или что-нибудь простецкое выкинуть, только бы нашлось о чем другом думать, а не о этакой-то зауми, от которой потом на душе черно, а обсессиливает не хуже крика назгула в поднебесье.
- Это не то, - покачал головой Леголас. – Бой – это бой, а изменение хода судьбы влечет за собой непредсказанное и новое.
Гимли пожал плечами, сказать ему на это было нечего. Всё ведь решили уже, куда Арагорн – туда и они, нет им возврата к прошлому. А куда потом ляжет их путь через битвы – домой ли к покою и счастью, или в могилу, или еще куда – там и видно будет.
Очевидно Леголасу подумалось то же, поскольку он закинул оба лука на спину и пошел из оружейной. Кажется, именно в таких случаях говорят «куда глаза глядели». Гимли прихватил секиру, эльфийскую бронь, да и поспешил за принцем. От этакой возвышенности речей может и живот скрутить, и всю душу уж точно перебаламутит, а где речи, там и эльфы, любят они душещипательное все. Плюнуть прямо охота: пришел с делом кузнечным, а ушел - будто кусок сердца вырвали и на место вложить не могут. Но потерпеть придется, все равно держаться им след друг дружки, как иначе-то? Вот только ноги у лихолесского принца длинные, не сразу и угонишься за ним.
Леголас обнаружился у резного зубца, так полюбившегося ему во время сечи. Он тихо напевал себе под нос на всеобщем, наверное знал, что гном его одного не отпустит, а с синдарином Гимли дружбу водил дальнюю, да и то больше в области торговли, чем чувств.
Увяданьем еле тронут
Мир печальный и прекрасный,
Паруса плывут и тонут,
Голоса зовут и гаснут.
Как звезда – фонарь качает.
Без следа – в туман разлуки.
Навсегда? – не отвечает,
Лишь протягивает руки –
Ближе к снегу, к белой пене,
Ближе к звездам, ближе к дому...
... И растут ночные тени,
И скользят ночные тени
По лицу уже чужому.
(Стих. Г.Иванова)
Наутро держались оба около Арагорна, свои-то печали выговорил и забыл, а вот если тот, на кого равняются все, кручиниться будет, так лучше и вообще в поход не выступать. Леголас, казалось, знал, что мучает Бродяжника. И когда тот пятый раз начал перестегивать Элендиль, совершенно в том не нуждающийся, Гимли уже совсем надумал хлопнуть будущего короля по плечу, да налить тому пива и выспросить, что за беда. Леголас знакомым движением длинных пальцев удержал его за плечо и едва заметно покачал головой. Что бы там ни происходило, эльф явно считал, что Арагорн должен справиться с этим сам, ну а им только и остается что ходить за ним, выжидая чем же кончатся раздумья, и когда начнется хоть какое-нибудь дело.
Когда наконец протрубили сбор на Эдорас, сыновья Эрлонда явились за Бродяжником и тот, вздыхая, поплелся во двор. Леголас прикусил губу, и Гимли понял, что эльф тоже от вида арагорнова не в восторге. Женщины, укрывающиеся в Пади, при виде эльфийских рыцарей-близнецов смелели и норовили примоститься сбоку от ворот, заглянуть в глаза и дотронуть до края дивных, глубоким темным блеском затканных плащей. Красивы были Элладан и Элроир, стройны и легконоги, с прямыми честными взглядами и тонкими венцами на волосах цвета травленого серебра. Гимли щурился и смотрел то на одного, то на другого, все представлялось ему, что если бы ваял он образы из камня, то взял бы разворот плеч Элладана при прищуре Эллоира, но цельной картины не было, мысли путались, и он снова начинал искать ту ускользающую середину, которую можно было бы запечатлеть. Потом обернулся на спутника своего и неожиданно сморгнул. Понял, чего не хватало ему для мысленного резца. Похожи были трое эльфов и фигурой, и статью, и этой обманчивой хрупкостью, и убранными назад гривами густых волос, но только у Леголаса рядом с легкостью таилась грусть, только в его глазах обещание безоблачного дня, сменялось грозой, которая всех и вся разметет на своем пути, и самый камень под ее напором треснет и рассыплется.
- Может и померещилось? - размышлял про себя Гимли. – Этого-то лесного я и в бою видел, и на коне, и спящим, и смеющимся, и горюющим, и испуганным даже тогда-то, в Мории, кто бы тем похвастался? А эти, может, воины первейшие, но я с ними парой слов хорошо, если перебросился. Потому и изобразить не могу их с душой, а так только, контур повторить, да и готово. Подумалось еще, что если бы хотел статую воина отлить – отлил бы именно с Леголаса, да не в нарядном плаще и лихолесской короне, каков был он на Совете в Ривенделе. А вот таким как рядом шагает – в пропыленной брони, стертых туфлях и под лориэнским бессменным плащом, на котором – как ни береги, как ни чисти, – а следы ночевок и стычек остаются, где дырка, где пятно, где край сожженый.
Однако же в поход все еще так и не отправились, и когда в крепость возвращались, Гимли даже вздохнул громко, вроде как недовольство выразил. Там война и тут война, а они отсиживаются, непонятно чего ждут, не иначе чтобы Саурон раскаялся и кольцо самолично уничтожил, слезами поливая.
- Ты так вздыхаешь, мой друг, что я начинаю бояться, не соскучился ли ты по верховой езде? – шепнул ему в ухо наклонившийся эльф.
- Да уж, - ухмыльнулся гном, - как присесть доведется, так сразу скучать начинаю. И он выразительным жестом хлопнул себя пониже спины.
Близнецы-сыновья Эрлонда куда-то ушли, и чувствовал он себя намного свободнее. – Видимо, - заключил про себя Гимли, - нормальному гному много эльфов видеть нельзя. Одного вполне достаточно, и того порой с избытком.
Когда сели трапезничать, правда и выяснилась. Тут уже Леголас не выдержил, допытываться начал. Понял видать, что если не разговорить Бродяжника, тот невесть сколько отмалчиваться будет. Оказалось, впрочем, что не только за мечтаниями об Арвен проводил досуг Арагорн. Планы Сауроновские подсмотрел и обратился в сторону Тропы Мертвых. Название не вызвало у Гимли никакого желания прогуляться там налегке, однако он следовал за государем, и крепко уповал на то, что рядом с не боящимся людских душ эльфом будет чувствовать себя увереннее.
Категории: слэш
Жанр: драма
Пейринги: Леголас/Гимли
Рейтинг: пока PG-13, там видно будет
Размер: миди
Предупреждения: однополые отношения, POV Гимли.
Содержание: повествование начинается с того момента, когда Арагорн, Леголас и Гимли встречаются с ристанийскими конниками Эомера и на данных им лошадях продолжают поиск Мерри и Пина.
Статус: в работе
Дисклеймер: Omnia mea mecum porto, все свое, чужого не беру, выгоды не ищу.
Крепость Горнбург, ворота Хельмовой Пади, Стезя Мертвых
читать дальшеЭлладан и Элроир много вестей привезли, Бродяжник сделался задумчив, Леголас тоже всматривался на север, будто хотел увидеть тень родных лесов. Гимли перво-наперво хорошенько наточил подзатупившуюся секиру: как бы дело ни повернулось, а пылиться ей вряд ли придется. Потом взялся за молот и подправил бронь для лесного для этого. Как эльфы ни искусны, а все ж лучшие кузнецы – гномы. Может меньше тонкости в их работе (хотя и с этим бы он не согласился), но уж надежна-то она на диво. А новую бронь брать кто же станет, когда прежняя испытанная уже, и жизнь спасла?
Леголас поблагодарил рассеянно, однако же противиться не стал. Разглядывал лук, подаренный владычицей Галадриэль, оглаживал тугую тетиву и смотрел в никуда, словно бы дремал или грезил.
- А чего этот лук с собой не брал? – удивился Гимли, давно желавший вывести эльфа из странно-печального сна наяву.
- Не брал? – переспросил Леголас, и ответил как бы сам себе. – Потому и не брал, что рано было еще, теперь же время ему.
Гимли понял это так, что лук хоть и лориэнский, однако же оружие новое, как следует не пристрелянное, потому старому лихолесскому принц доверял больше.
- Пристрелять небось хочешь? Так пойдем в горы зайдем, настреляешься вдосталь, я так и быть, мишеней тебе нарублю, потешишься.
Леголас улыбнулся:
- Без промаха бьет лук, в который Владычица вплела свой волос. Не надо пристреливать его: ежели против зла направлен, принесет погибель и в руках неопытного стрелка.
Гимли задумался, потом потянулся рассмотреть. – Как бы не одернул его Леголас-то, - мелькнуло в голове. – Сам-то он как бы рявкнул, если бы его секиру лапать начали? Однако решил, что эльфу доверил бы, а значит и лук посмотреть право имеет.
Не подозревавший о сомнениях гнома Леголас легко улыбнулся и сам протянул дивное оружие. Вроде и мощен, и тяжел, а руки не тянет, и нежное благоухание ощутимо от тетивы, как и от пряди, которую Гимли вшил себе под рубаху и держал теперь у сердца.
- Думаешь о ней? – тихо спросил Леголас, вглядываясь ясными своими глазами в самую, казалось, душу.
- Думаю иногда, - признался Гимли. Потом вспомнил, как лик владычицы ему подле Дол-Брана явился, и добавил. – Иногда вижу даже глаза, и голос слышу, в голове будто сам звучит.
- Когда любишь беззаветно и без надежды – призываешь смерть в битве, но она бежит тебя, - тихо вымолвил Леголас.
Пустынно было в оружейне, только потрескивали угли в горне небольшой кузницы, да птицы ворковали где-то под стропилами. И на мгновение показалось гному, будто коснулась его лица какая-то неизбывная печаль, как лебединое перышко скользнуло по щеке. У каждого горестей полон карман, а уж за жизнь-то долгую, эльфийскую, так и целая телега с верхом наберется. Долго помнят гномы, но вечно обречены помнить эльфы. Что за печаль томила принца? Да и не спросишь, не дело так-то душу наизнанку выворачивать друг перед дружкой. Потому и говорить начал, сбивчиво, путано, и сам удивился, откуда слова взял и мысли этакие. Не иначе нарастали в душе, как вода в запруде после весенних ливней, а час пришел, и из-за капли сорвался вниз бурный поток.
- Это не любовь, вернее любовь, но... помнишь, как ты про пещеры тогда сказал, и про гномов с молотками? Вот и с Владычицей то же. У нас, гномов, своя красота-то. Мы, может, внешне и неказистые, ну по сравнению хоть с вами, эльфами, да на ногах крепко стоим, и красоту подземную блюдем. Не тюкнет гном молотком по самому прекрасному алмазу, если его отколешь, а красота исчезнет. Или это не гном вовсе, а так, выродок, какие в каждом роду-племени встречаются. Потому что красота, она у нас здесь живет, - Гимли гулко хлопнул себя по широкой груди, - внутри, понимаешь? А Владычица – она как вся красота мира сразу. К такой не прикоснешься, руку не протянешь, с собой не унесешь. Просто любоваться на нее бы днями и ночами, а если судьба любоваться не дозволит, так хотя бы знать, что красота эта – есть. Ну и мудрость, понятное дело. Настоящей красоты-то, да без мудрости и не бывает, так мыслю...
Смотрел Леголас поверх его плеча, и темен был обычно ясный взор эльфа, как небо перед грозой. Но Гимли-то уж нагляделся на него и знал, что тот услышал все и понял, просто грезит наяву по своему обычаю.
- Знаешь, что она посулила мне? – глухо спросил эльф, и тусклым был его голос, как пламя свечного огарка. – Возвращение в Лихолесье, и что буду я как все, и в душе отца моего поселится любовь, какой не ведал я прежде. И приму судьбу своего народа, и не будет в моей жизни места ни осуждению, ни изумлению, ни стыду за него. Все будет мне мило, все приятно, покой поселится в моем сердце, и череда дней будет ясна и пряма, как лунная дорога на лесном озере в безветренную ночь. А коль не отступлюсь, напророчила мне тоску неизбывную, вечный зов души, горечь непонимания и кровавый закат над морской гладью, не несущий ни покоя, ни отдохновения...
- А мне показала она не Морию, но Барад-Дум во всем его блеске. – признался гном, и доверилось сокровенное легко. – Убито было древнее зло, не было больше огненного демона, и по подземным рекам, в бывшем его обиталище, плавали гномы на лодках, озаряя факелами дивные россыпи самоцветов. И стал я наследником и царем Мглистых гор, ибо отец мой остался в отбитой у Смауга горе, я же основал новое царство. И расчистили дороги, и убили чудищ, и ворота всегда стояли открытыми, и кубки полны были пенного пива, и до утра не затихали веселые и лихие песни и громкий смех... А потом показала она мне пустынный проход в пещере, и черное отчаянье в сердце, будто бы рублю я камень, а сам хочу только чтобы выпал он из стены, и придавил бы меня, и стал бы моей могилой, чтобы избыть навсегда тоску, ношу не по силам душевным...
- Мы сами выбираем свой путь. Даже Владычица не может предвидеть все. Я знал смерть от копья в бою на стенах Хельмовой Пади, но ты преломил судьбу и спас мне жизнь.
- Так ты мне наверняка тоже не раз ее спас, - фыркнул Гимли, которого возвышенность беседы начала вгонять в тоску, и он всей душой хотел грубо пошутить или что-нибудь простецкое выкинуть, только бы нашлось о чем другом думать, а не о этакой-то зауми, от которой потом на душе черно, а обсессиливает не хуже крика назгула в поднебесье.
- Это не то, - покачал головой Леголас. – Бой – это бой, а изменение хода судьбы влечет за собой непредсказанное и новое.
Гимли пожал плечами, сказать ему на это было нечего. Всё ведь решили уже, куда Арагорн – туда и они, нет им возврата к прошлому. А куда потом ляжет их путь через битвы – домой ли к покою и счастью, или в могилу, или еще куда – там и видно будет.
Очевидно Леголасу подумалось то же, поскольку он закинул оба лука на спину и пошел из оружейной. Кажется, именно в таких случаях говорят «куда глаза глядели». Гимли прихватил секиру, эльфийскую бронь, да и поспешил за принцем. От этакой возвышенности речей может и живот скрутить, и всю душу уж точно перебаламутит, а где речи, там и эльфы, любят они душещипательное все. Плюнуть прямо охота: пришел с делом кузнечным, а ушел - будто кусок сердца вырвали и на место вложить не могут. Но потерпеть придется, все равно держаться им след друг дружки, как иначе-то? Вот только ноги у лихолесского принца длинные, не сразу и угонишься за ним.
Леголас обнаружился у резного зубца, так полюбившегося ему во время сечи. Он тихо напевал себе под нос на всеобщем, наверное знал, что гном его одного не отпустит, а с синдарином Гимли дружбу водил дальнюю, да и то больше в области торговли, чем чувств.
Увяданьем еле тронут
Мир печальный и прекрасный,
Паруса плывут и тонут,
Голоса зовут и гаснут.
Как звезда – фонарь качает.
Без следа – в туман разлуки.
Навсегда? – не отвечает,
Лишь протягивает руки –
Ближе к снегу, к белой пене,
Ближе к звездам, ближе к дому...
... И растут ночные тени,
И скользят ночные тени
По лицу уже чужому.
(Стих. Г.Иванова)
Наутро держались оба около Арагорна, свои-то печали выговорил и забыл, а вот если тот, на кого равняются все, кручиниться будет, так лучше и вообще в поход не выступать. Леголас, казалось, знал, что мучает Бродяжника. И когда тот пятый раз начал перестегивать Элендиль, совершенно в том не нуждающийся, Гимли уже совсем надумал хлопнуть будущего короля по плечу, да налить тому пива и выспросить, что за беда. Леголас знакомым движением длинных пальцев удержал его за плечо и едва заметно покачал головой. Что бы там ни происходило, эльф явно считал, что Арагорн должен справиться с этим сам, ну а им только и остается что ходить за ним, выжидая чем же кончатся раздумья, и когда начнется хоть какое-нибудь дело.
Когда наконец протрубили сбор на Эдорас, сыновья Эрлонда явились за Бродяжником и тот, вздыхая, поплелся во двор. Леголас прикусил губу, и Гимли понял, что эльф тоже от вида арагорнова не в восторге. Женщины, укрывающиеся в Пади, при виде эльфийских рыцарей-близнецов смелели и норовили примоститься сбоку от ворот, заглянуть в глаза и дотронуть до края дивных, глубоким темным блеском затканных плащей. Красивы были Элладан и Элроир, стройны и легконоги, с прямыми честными взглядами и тонкими венцами на волосах цвета травленого серебра. Гимли щурился и смотрел то на одного, то на другого, все представлялось ему, что если бы ваял он образы из камня, то взял бы разворот плеч Элладана при прищуре Эллоира, но цельной картины не было, мысли путались, и он снова начинал искать ту ускользающую середину, которую можно было бы запечатлеть. Потом обернулся на спутника своего и неожиданно сморгнул. Понял, чего не хватало ему для мысленного резца. Похожи были трое эльфов и фигурой, и статью, и этой обманчивой хрупкостью, и убранными назад гривами густых волос, но только у Леголаса рядом с легкостью таилась грусть, только в его глазах обещание безоблачного дня, сменялось грозой, которая всех и вся разметет на своем пути, и самый камень под ее напором треснет и рассыплется.
- Может и померещилось? - размышлял про себя Гимли. – Этого-то лесного я и в бою видел, и на коне, и спящим, и смеющимся, и горюющим, и испуганным даже тогда-то, в Мории, кто бы тем похвастался? А эти, может, воины первейшие, но я с ними парой слов хорошо, если перебросился. Потому и изобразить не могу их с душой, а так только, контур повторить, да и готово. Подумалось еще, что если бы хотел статую воина отлить – отлил бы именно с Леголаса, да не в нарядном плаще и лихолесской короне, каков был он на Совете в Ривенделе. А вот таким как рядом шагает – в пропыленной брони, стертых туфлях и под лориэнским бессменным плащом, на котором – как ни береги, как ни чисти, – а следы ночевок и стычек остаются, где дырка, где пятно, где край сожженый.
Однако же в поход все еще так и не отправились, и когда в крепость возвращались, Гимли даже вздохнул громко, вроде как недовольство выразил. Там война и тут война, а они отсиживаются, непонятно чего ждут, не иначе чтобы Саурон раскаялся и кольцо самолично уничтожил, слезами поливая.
- Ты так вздыхаешь, мой друг, что я начинаю бояться, не соскучился ли ты по верховой езде? – шепнул ему в ухо наклонившийся эльф.
- Да уж, - ухмыльнулся гном, - как присесть доведется, так сразу скучать начинаю. И он выразительным жестом хлопнул себя пониже спины.
Близнецы-сыновья Эрлонда куда-то ушли, и чувствовал он себя намного свободнее. – Видимо, - заключил про себя Гимли, - нормальному гному много эльфов видеть нельзя. Одного вполне достаточно, и того порой с избытком.
Когда сели трапезничать, правда и выяснилась. Тут уже Леголас не выдержил, допытываться начал. Понял видать, что если не разговорить Бродяжника, тот невесть сколько отмалчиваться будет. Оказалось, впрочем, что не только за мечтаниями об Арвен проводил досуг Арагорн. Планы Сауроновские подсмотрел и обратился в сторону Тропы Мертвых. Название не вызвало у Гимли никакого желания прогуляться там налегке, однако он следовал за государем, и крепко уповал на то, что рядом с не боящимся людских душ эльфом будет чувствовать себя увереннее.
-
-
06.08.2009 в 01:02Когда любишь беззаветно и без надежды – призываешь смерть в битве, но она бежит тебя
Фраза красивая, но непонятная.
Там война и тут война, а они отсиживаются, непонятно чего ждут, не иначе чтобы Саурон раскаялся и кольцо самолично уничтожил, слезами поливая.
- Ты так вздыхаешь, мой друг, что я начинаю бояться, не соскучился ли ты по верховой езде? – шепнул ему в ухо наклонившийся эльф.
- Да уж, - ухмыльнулся гном, - как присесть доведется, так сразу скучать начинаю.
нормальному гному много эльфов видеть нельзя.
А нормальному эльфу много гномов видеть можно?
-
-
06.08.2009 в 14:36Фраза красивая, но непонятная.
Мм-м-м, плохо сформулированная? Или правду непонятная?
Когда любишь безнадежно, хочешь умереть (призываешь смерть), но она минует (бежит - устар. избегает) тебя... Или перефразировать? У меня просто по речевым характеристикам Леголас этак вычурно разговаривает...
А нормальному эльфу много гномов видеть можно?
Не знаю - этому и одного с избытком, как мне кажется...
-
-
06.08.2009 в 15:23Не знаю - этому и одного с избытком, как мне кажется...
Да... Как бы чего не вышло.
Кстати, а сколько ты планируешь написать глав?
-
-
06.08.2009 в 15:26не знаю пока как насчет глав, я как бы вижу сюжет до конца, но текст немаленький получается вообще-то... И имеет он меня зверски - что ни делаю, о тексте думаю. Давно такого не было, настоящий кошмар.
-
-
10.08.2009 в 15:29И имеет он меня зверски - что ни делаю, о тексте думаю. Давно такого не было, настоящий кошмар.
Кажется это в народе называют вдохновение. У меня тоже такое было. Недели две мучалась, потом села писать. Итог: 2 вордовские страницы