Я приду туда, где ты нарисуешь в небе солнце
Бета: пока нет, но будет
Категории: слэш
Жанр: драма
Пейринги: Леголас/Гимли
Рейтинг: пока PG-13, там видно будет
Размер: макси
Предупреждения: однополые отношения, POV Гимли.
Содержание: повествование начинается с того момента, когда Арагорн, Леголас и Гимли встречаются с ристанийскими конниками Эомера и на данных им лошадях продолжают поиск Мерри и Пина.
Статус: в работе
Дисклеймер: Omnia mea mecum porto, все свое, чужого не беру, выгоды не ищу.
Казад-Дум. (Мория).
читать дальшеЭтот вестник прискакал на рассвете, и его тут же провели к правителю. Ишь, привыкли, что к тому в любой момент вломиться можно, разбаловал. Однако новости того стоили – привез бумагу от Арагорна, в которой тот выражениями витиеватыми сообщал, что пожаловать хочет, посмотреть, что там за Царство Морийское старый друг учинил. С чадами, домочадцами, супругой, внуками и правнуками. Гимли прочитал, за голову схватился, - это ж лет сколько пробежало, что Арагорн не только дедом, но даже и прадедом сделался? Взметнулся, куда-то нестись собрался, приказывать, распоряжаться, не сразу и приписку заметил. А в приписке той без выкрутасов дворцовых сообщалось, что крепкоАрагорн надеется разжиться у дружка старинного элем да табачком, стариной тряхнуть, ночь напролет скоротать болтаючи. Ох и улыбался Гимли, ох и радовался. Старейшие предложили к приезду гостей дорогих статуи всех Хранителей вытесать в честь похода достославного. Однако Гимли наотрез отказался: один раз уже вытесывал из стены хранителей двух, хватит уже. Перед уходом из Минас-Тирита всю ночь молотком колотил, потому как другим показывать боль избытую мочи не было. Это что же, будет он каждый раз мимо дуры каменной ходить, думы горькие думать? Не напоминает ничего об эльфе, вот и ладно. Порешили из камня изваять Арагорна да супругу его, вроде как в честь короля Гондорского, то и сделали с большой охотой.
Пока гонец обратно доскакал, пока собрались, да пока припожаловали – два месяца прокатилось. Увидел Гимли, как с коня государь Элессар спускается, да и не выдержал. Откинул чванство всякое, бегом ринулся, стиснул в объятиях. Только не слишком уж походил Бродяжник на статую свою – помнил его Гимли мужем зрелым, а теперь стоял перед ним чуть не старец – гном конунга Теодена таким помнил. Серебрилась борода, морщины чело прорезали, поредели волосы. Но ходил так же прямо, и меч достославный у бедра висел. Сынок Арагорнов могучим витязем заделался, супругой обзавелся, дочерью Фарамира, князя итилийского. А с ними еще и гномов дюжины две из Итилии прибыли, знакомые рожи увидел, вовсе обалдел.
До утра пировали, новостями обменивались. Арагорн ходил, дивился, чуть корону не потерял, рассматривал всё. Помнил Морию заброшенными копями, а приехал в чертоги светлые, с высокими сводами резными, колоннами да каминами для тепла. Светильники рассматривал, кои гномы приноровились особым образом делать, заполняя соком земным горючим. Ровно сияли, ярко, будто днем. Правитель правителем завсегда остается, тут же начал Арагорн подкатывать, мол, не пошлет ли Гимли мастеров своих в Минас-Тирите диво такое же устроить. А то от факелов и свет не тот, да и копоть не наотмываешься.
Смеялся Гимли, обещал речь со своими держать. Да и как откажешь старому другу, властительному соседу? Да и отказывать вовсе не хотелось, радовался, как юнец безбородый, попроси Арагорн портки последние – и те бы отдал. Наутро, когда угомонились все чуток, вспомнил, что не только приятеля бывшего среди гостей не видал, вообще ни одного остроухого, кроме государыни Арвен.
Завтракать поздно собрались – отсыпался весь Казад-Дум от ночных впечатлений. Распорядился Гимли еду по покоям гостям разнести, пусть, мол, отдохнут да поедят. Один из молодших, сновавших туда-сюда, передал правителю просьбу арагорнову – честь оказать, потрапезничать вместе. Согласился охотно, была бы воля его – ни на миг бы от Элессара не отошел, столько лет не видались.
Арагорна по спине дружески хлопнул, государыне Арвен и поклониться не грех. Изменилась дочь Элронда. Помнил ее вечно юной, а сейчас стояла перед ним властительница именитая, годы прожитые выжгли морщинки на лбу да лучики вокруг глаз. Засеребрились волосы, отяжелела походка, только взгляд у матери взрослых детей был все тот же мягкий, сияющий. Говорили уж о своем семейном, вспомнил о любимице своей, Амаэт. Поведал Арагорн, что похоронила та мужа, сына вырастила, краю правителя нового. Тот женат уже давно, свои дети взрослые, только не скоро ему еще править доведется. Бард-то супругу молодую когда привез, так затеяла она город перестраивать, укреплять – не узнать, мол, Эсгарота стало.
Дивились люди на нее, не хуже витязей на мечах рубиться умеющую, да из лука стрелы пускать, да коней объезжать. А уж как поняли, что в делах строительных сведуща – так и вовсе после смерти Барда ключи поднесли, над собою встать попросили. Говорят, что и сам Торин, Даина сын, совета порой испрашивает. Улыбался Гимли, гладил рукой бороду – видно, не даром таскалась за ним хвостиком золотоволосая козявка с глазами Владычицы. Другие дочери тоже мужей нашли родовитых, внуков народили, а те правнуков. У Гимли голова кругом пошла от имен да прозваний – понял, что этак список писать арагорновых наследников придется, а то запутается да опозорится.
Государыня Арвен на гнома смотрела задумчиво, будто грела взглядом светлым. Как с родней разобрались, поведала, что ее народ весь уже за Море подался, осталась в столице она да Леголас, трандуилов сын, один из Хранителей. Гимли помолчал, осведомился спокойно этак, здоров ли товарищ по Братству. Помолчала Арвен, заглянула в душу, уж и отвык от эльфов, от взглядов этих, насквозь будто:
- Здоров... Он остался ждать нас в Лориэне, и мы не стали неволить его. Я хотела бы заехать в опустевший Заповедный Край, но еще не время...
Сидел, жевал, вкуса не чувствовал, представлял себе все, как бродит остроухий по садам минас-тиритским, забирается в лесную глубь, а своих вокруг нету, не с кем словом на родном языке перемолвиться. Попытался представить себе – как это остался бы он один, среди людей, и чтобы гнома ни одного окрест... Не смог.
Попрощался неловко, вышел, в глаза не глядя. Спустился к Восточным Вратам, затребовал себе пони пошустрее и уехал, копытами цокая, не объяснив ничего. Указаний справшивали – велел самим разбираться, гостям дорогим ни в чем не отказывать, водить по царству подземному, пива да вина подносить, сколь захотят.
Пони шел себе размашистой рысцой, к полудню до Белогривки добрались. Как напился каурый, Гимли толкнул его коленями легонько. Не хотел слезать, заходить в речку эту волешбную, вспомнил отчего-то, как пел Леголас про нее, Нимродэлью звал, чудеса рассказывал всякие. Вон там на поляне костер развели тогда, сидели... Да, помнится, выбрались из Мории пощипанные изрядно, Гэндальфа похоронив. И казалось, не будет горше часа.
Милостью Высших счастливы живущие, коим судьбу наперед не дано ведать... Казалось, топает где-то рядом он сам молодой, задирается с эльфом, оглядывается по сторонам, высматривая орков.
Примялась листва под копытами, въехал в вечную осень лориэнскую. Помнилась с юности осень края дивного ранней, золотистой, а сейчас будто предзимняя пора. Ушли эльфы, нет более тут Владык, не встретить ему Галадриэль... Что бы сказала старому гному Мудрейшая? Достоен ли пряди ее доселе?
Добрался и до Ворожеи, покряхтел, глядя на воду, однако военная выучка взяла свое. Разделся, благо смотреть некому, увязал на пони поклажу, да и где перешел, а где переплыл, ногами нащупывая дно, сопротивляясь стремнине. Попрыгал, оделся, да и дальше поехал. Что гнало его – сам не знал, однако подумал привычно, что до темноты надо снова успеть реку перейти, а там уже хоть и наощупь доберется. Как властителем морийским заделалался – ни разу не ездил сюда. Однако вытравило дорогу в памяти каленым железом, столько дюжин лет минуло – ничего не забыл. И сейчас ехал – будто знал куда, словно вела его Галадриэль легкой дланью своей. Добрался до Керин-Амрота, холма памятного, спешился. Пони к дереву привязал свободно, чтобы попастись мог трудяга, да и начал наверх подниматься неспешно. Цвели под ногами алмазные да сапфировые звездочки, дул легкий ветерок, небо опрокинулось лазурной чашей, шумели деревья исполинские – не дружественно и не гневно, а будто о своем вспоминали. Всем телом чувствовал их увядание, величавую гордую старость.
Эльф сидел на вершине, под гигантским мэллорном, подстелив плащ. Кружась, падали рядом редкие золотые листья. Остановился гном, вздохнул едва слышно.
Леголас обнял колени, глядел куда-то вдаль. По-прежнему приминала волосы папашей подаренная корона, висела на шее гномья цепь, от времени потускневшая. Оно и конечно, откуда бы остроухому уметь золото чистить? А верного друга, который с ворчанием в вид надлежащий приведет нету рядом...
Стоял сын Глоина, смотрел. И дышать позабыл.
Сидел перед ним правитель без народа, коронованый властитель без королевства. Был раньше тонок да изящен, как клинок старой работы. А стал худ и изможден. Натянулась рубашка на костлявых плечах, сплелись истончившиеся пальцы, продернутые венами под прозрачной кожей венами. Не сияли золотом длинные, хитро переплетенные волосы, а мерцали мифрильно, тускло, изредка лишь пробегал средь седины прежний радостный отблеск.
Подойти бы, плечом к плечу сесть рядом, вопросить: «Что сотворил ты с собой, дурень? На что жизнь положил, бестолковый? Зачем угасаешь медленно среди опустевших лесов, подле чуждого города? Хватает ли счастья чужого тебе?... Где лучник золотоволосый, с которым орков убитых считали? Где принц Лихолесья, властительный, гордый? Где лекарь умелый, возвращающий к жизни? Кому нужен теперь?».
Промолчал.
И молча шагнул назад.
Не обернулся Леголас, не признал гномьих шагов, как прежде бывало. Видно, оставила Владычица дар прощальный для гнома - неслышим остался. Ничего так страстно не желал Гимли, как уйти тихо, отступить за исполинские стволы, уехать скорее от чужого горя, от неизбывной тоски. К Мории, к родимым камням, к деревьям – пусть кряжисты да неказисты, зато руками своими насажены-политы. К свету, теплу, очажному пламени, доброму пиву, привычным хлопотам, родному народу, который в небеса глазами потухшими не пялится, а работает себе от зари до заката, веселится как умеет, да тем и счастлив.
Не помнил, как пони отвязал, как через реку переправлялся, как обратно ехал. Только когда повод из рук, намертво сжавшихся, переняли, оттаял словно. А тут и ближники разом навалились. Принцессы на охоту желают, мелюзга гномья с кем-то из свиты арагорновой передралась, что делать? А в Привратном Покое каменюка из свода выпала, почему – неведомо, да еще и гости тут, как на грех. Вернулся к хлопотам привычным, рявкнул на нескладех, да и отпустило душу, тисками сжатую.
Категории: слэш
Жанр: драма
Пейринги: Леголас/Гимли
Рейтинг: пока PG-13, там видно будет
Размер: макси
Предупреждения: однополые отношения, POV Гимли.
Содержание: повествование начинается с того момента, когда Арагорн, Леголас и Гимли встречаются с ристанийскими конниками Эомера и на данных им лошадях продолжают поиск Мерри и Пина.
Статус: в работе
Дисклеймер: Omnia mea mecum porto, все свое, чужого не беру, выгоды не ищу.
Казад-Дум. (Мория).
читать дальшеЭтот вестник прискакал на рассвете, и его тут же провели к правителю. Ишь, привыкли, что к тому в любой момент вломиться можно, разбаловал. Однако новости того стоили – привез бумагу от Арагорна, в которой тот выражениями витиеватыми сообщал, что пожаловать хочет, посмотреть, что там за Царство Морийское старый друг учинил. С чадами, домочадцами, супругой, внуками и правнуками. Гимли прочитал, за голову схватился, - это ж лет сколько пробежало, что Арагорн не только дедом, но даже и прадедом сделался? Взметнулся, куда-то нестись собрался, приказывать, распоряжаться, не сразу и приписку заметил. А в приписке той без выкрутасов дворцовых сообщалось, что крепкоАрагорн надеется разжиться у дружка старинного элем да табачком, стариной тряхнуть, ночь напролет скоротать болтаючи. Ох и улыбался Гимли, ох и радовался. Старейшие предложили к приезду гостей дорогих статуи всех Хранителей вытесать в честь похода достославного. Однако Гимли наотрез отказался: один раз уже вытесывал из стены хранителей двух, хватит уже. Перед уходом из Минас-Тирита всю ночь молотком колотил, потому как другим показывать боль избытую мочи не было. Это что же, будет он каждый раз мимо дуры каменной ходить, думы горькие думать? Не напоминает ничего об эльфе, вот и ладно. Порешили из камня изваять Арагорна да супругу его, вроде как в честь короля Гондорского, то и сделали с большой охотой.
Пока гонец обратно доскакал, пока собрались, да пока припожаловали – два месяца прокатилось. Увидел Гимли, как с коня государь Элессар спускается, да и не выдержал. Откинул чванство всякое, бегом ринулся, стиснул в объятиях. Только не слишком уж походил Бродяжник на статую свою – помнил его Гимли мужем зрелым, а теперь стоял перед ним чуть не старец – гном конунга Теодена таким помнил. Серебрилась борода, морщины чело прорезали, поредели волосы. Но ходил так же прямо, и меч достославный у бедра висел. Сынок Арагорнов могучим витязем заделался, супругой обзавелся, дочерью Фарамира, князя итилийского. А с ними еще и гномов дюжины две из Итилии прибыли, знакомые рожи увидел, вовсе обалдел.
До утра пировали, новостями обменивались. Арагорн ходил, дивился, чуть корону не потерял, рассматривал всё. Помнил Морию заброшенными копями, а приехал в чертоги светлые, с высокими сводами резными, колоннами да каминами для тепла. Светильники рассматривал, кои гномы приноровились особым образом делать, заполняя соком земным горючим. Ровно сияли, ярко, будто днем. Правитель правителем завсегда остается, тут же начал Арагорн подкатывать, мол, не пошлет ли Гимли мастеров своих в Минас-Тирите диво такое же устроить. А то от факелов и свет не тот, да и копоть не наотмываешься.
Смеялся Гимли, обещал речь со своими держать. Да и как откажешь старому другу, властительному соседу? Да и отказывать вовсе не хотелось, радовался, как юнец безбородый, попроси Арагорн портки последние – и те бы отдал. Наутро, когда угомонились все чуток, вспомнил, что не только приятеля бывшего среди гостей не видал, вообще ни одного остроухого, кроме государыни Арвен.
Завтракать поздно собрались – отсыпался весь Казад-Дум от ночных впечатлений. Распорядился Гимли еду по покоям гостям разнести, пусть, мол, отдохнут да поедят. Один из молодших, сновавших туда-сюда, передал правителю просьбу арагорнову – честь оказать, потрапезничать вместе. Согласился охотно, была бы воля его – ни на миг бы от Элессара не отошел, столько лет не видались.
Арагорна по спине дружески хлопнул, государыне Арвен и поклониться не грех. Изменилась дочь Элронда. Помнил ее вечно юной, а сейчас стояла перед ним властительница именитая, годы прожитые выжгли морщинки на лбу да лучики вокруг глаз. Засеребрились волосы, отяжелела походка, только взгляд у матери взрослых детей был все тот же мягкий, сияющий. Говорили уж о своем семейном, вспомнил о любимице своей, Амаэт. Поведал Арагорн, что похоронила та мужа, сына вырастила, краю правителя нового. Тот женат уже давно, свои дети взрослые, только не скоро ему еще править доведется. Бард-то супругу молодую когда привез, так затеяла она город перестраивать, укреплять – не узнать, мол, Эсгарота стало.
Дивились люди на нее, не хуже витязей на мечах рубиться умеющую, да из лука стрелы пускать, да коней объезжать. А уж как поняли, что в делах строительных сведуща – так и вовсе после смерти Барда ключи поднесли, над собою встать попросили. Говорят, что и сам Торин, Даина сын, совета порой испрашивает. Улыбался Гимли, гладил рукой бороду – видно, не даром таскалась за ним хвостиком золотоволосая козявка с глазами Владычицы. Другие дочери тоже мужей нашли родовитых, внуков народили, а те правнуков. У Гимли голова кругом пошла от имен да прозваний – понял, что этак список писать арагорновых наследников придется, а то запутается да опозорится.
Государыня Арвен на гнома смотрела задумчиво, будто грела взглядом светлым. Как с родней разобрались, поведала, что ее народ весь уже за Море подался, осталась в столице она да Леголас, трандуилов сын, один из Хранителей. Гимли помолчал, осведомился спокойно этак, здоров ли товарищ по Братству. Помолчала Арвен, заглянула в душу, уж и отвык от эльфов, от взглядов этих, насквозь будто:
- Здоров... Он остался ждать нас в Лориэне, и мы не стали неволить его. Я хотела бы заехать в опустевший Заповедный Край, но еще не время...
Сидел, жевал, вкуса не чувствовал, представлял себе все, как бродит остроухий по садам минас-тиритским, забирается в лесную глубь, а своих вокруг нету, не с кем словом на родном языке перемолвиться. Попытался представить себе – как это остался бы он один, среди людей, и чтобы гнома ни одного окрест... Не смог.
Попрощался неловко, вышел, в глаза не глядя. Спустился к Восточным Вратам, затребовал себе пони пошустрее и уехал, копытами цокая, не объяснив ничего. Указаний справшивали – велел самим разбираться, гостям дорогим ни в чем не отказывать, водить по царству подземному, пива да вина подносить, сколь захотят.
Пони шел себе размашистой рысцой, к полудню до Белогривки добрались. Как напился каурый, Гимли толкнул его коленями легонько. Не хотел слезать, заходить в речку эту волешбную, вспомнил отчего-то, как пел Леголас про нее, Нимродэлью звал, чудеса рассказывал всякие. Вон там на поляне костер развели тогда, сидели... Да, помнится, выбрались из Мории пощипанные изрядно, Гэндальфа похоронив. И казалось, не будет горше часа.
Милостью Высших счастливы живущие, коим судьбу наперед не дано ведать... Казалось, топает где-то рядом он сам молодой, задирается с эльфом, оглядывается по сторонам, высматривая орков.
Примялась листва под копытами, въехал в вечную осень лориэнскую. Помнилась с юности осень края дивного ранней, золотистой, а сейчас будто предзимняя пора. Ушли эльфы, нет более тут Владык, не встретить ему Галадриэль... Что бы сказала старому гному Мудрейшая? Достоен ли пряди ее доселе?
Добрался и до Ворожеи, покряхтел, глядя на воду, однако военная выучка взяла свое. Разделся, благо смотреть некому, увязал на пони поклажу, да и где перешел, а где переплыл, ногами нащупывая дно, сопротивляясь стремнине. Попрыгал, оделся, да и дальше поехал. Что гнало его – сам не знал, однако подумал привычно, что до темноты надо снова успеть реку перейти, а там уже хоть и наощупь доберется. Как властителем морийским заделалался – ни разу не ездил сюда. Однако вытравило дорогу в памяти каленым железом, столько дюжин лет минуло – ничего не забыл. И сейчас ехал – будто знал куда, словно вела его Галадриэль легкой дланью своей. Добрался до Керин-Амрота, холма памятного, спешился. Пони к дереву привязал свободно, чтобы попастись мог трудяга, да и начал наверх подниматься неспешно. Цвели под ногами алмазные да сапфировые звездочки, дул легкий ветерок, небо опрокинулось лазурной чашей, шумели деревья исполинские – не дружественно и не гневно, а будто о своем вспоминали. Всем телом чувствовал их увядание, величавую гордую старость.
Эльф сидел на вершине, под гигантским мэллорном, подстелив плащ. Кружась, падали рядом редкие золотые листья. Остановился гном, вздохнул едва слышно.
Леголас обнял колени, глядел куда-то вдаль. По-прежнему приминала волосы папашей подаренная корона, висела на шее гномья цепь, от времени потускневшая. Оно и конечно, откуда бы остроухому уметь золото чистить? А верного друга, который с ворчанием в вид надлежащий приведет нету рядом...
Стоял сын Глоина, смотрел. И дышать позабыл.
Сидел перед ним правитель без народа, коронованый властитель без королевства. Был раньше тонок да изящен, как клинок старой работы. А стал худ и изможден. Натянулась рубашка на костлявых плечах, сплелись истончившиеся пальцы, продернутые венами под прозрачной кожей венами. Не сияли золотом длинные, хитро переплетенные волосы, а мерцали мифрильно, тускло, изредка лишь пробегал средь седины прежний радостный отблеск.
Подойти бы, плечом к плечу сесть рядом, вопросить: «Что сотворил ты с собой, дурень? На что жизнь положил, бестолковый? Зачем угасаешь медленно среди опустевших лесов, подле чуждого города? Хватает ли счастья чужого тебе?... Где лучник золотоволосый, с которым орков убитых считали? Где принц Лихолесья, властительный, гордый? Где лекарь умелый, возвращающий к жизни? Кому нужен теперь?».
Промолчал.
И молча шагнул назад.
Не обернулся Леголас, не признал гномьих шагов, как прежде бывало. Видно, оставила Владычица дар прощальный для гнома - неслышим остался. Ничего так страстно не желал Гимли, как уйти тихо, отступить за исполинские стволы, уехать скорее от чужого горя, от неизбывной тоски. К Мории, к родимым камням, к деревьям – пусть кряжисты да неказисты, зато руками своими насажены-политы. К свету, теплу, очажному пламени, доброму пиву, привычным хлопотам, родному народу, который в небеса глазами потухшими не пялится, а работает себе от зари до заката, веселится как умеет, да тем и счастлив.
Не помнил, как пони отвязал, как через реку переправлялся, как обратно ехал. Только когда повод из рук, намертво сжавшихся, переняли, оттаял словно. А тут и ближники разом навалились. Принцессы на охоту желают, мелюзга гномья с кем-то из свиты арагорновой передралась, что делать? А в Привратном Покое каменюка из свода выпала, почему – неведомо, да еще и гости тут, как на грех. Вернулся к хлопотам привычным, рявкнул на нескладех, да и отпустило душу, тисками сжатую.
-
-
29.08.2009 в 00:17-
-
29.08.2009 в 22:37Сама на него злилась...
-
-
29.08.2009 в 22:48гомофобныетугодумные гномы... За деревьями леса не видят((( Бедный Леголас. Теперь уже не знаю, как на хороший конец надеяться((((